Шрифт:
Глава 1
Коррупционная составляющая, то есть основанная на разумном подходе к делу, не обнаружена
Вот только представьте себе, а часто по-другому и не осуществляются все эти ваши задумки, что у вас выдался свободный от всех обязательств вечер, а это по своей сути значит, что у вас за долгое время всё идёт как надо и всё вовремя получается, – не нужно даже брать работу на дом, всё обмозговано там, на рабочем месте, – и вы, отключив всю связь с внешним миром, в самом благодушном расположении своего духа, – о физике тела вы уже заранее побеспокоились, устроившись с вытянутыми вперёд ногами на вашем любимом кресле, под пледом и с пультом от телевизора в руках, – дабы ещё слегка приподнять своё настроение (что
– А ну стоять! Куда руки тянешь?!
Ну а так как всё это так для вас неожиданно случилось, да и к тому же вы находились в более чем расслабленном состоянии духа, то первой вашей реакцией на это вмешательство будет, ваше рефлекторное одёргивание рук. Вслед за этим, вы, громко вопросив: «Кто это?!», – с крайне испуганным лицом начнёте озираться по сторонам, в поисках источника этого голоса. Но как бы вы не приглядывались к окружающим вас сторонам и даже прислушивались к ним, вам так и не удаётся обнаружить этот, что уж скрывать, так напугавший вас источник звуков. И тогда вы, храбрясь, опять призываете к ответу этого незнакомца, посмевшего вас перепугать, и уже становится понятно, что и испортить весь вечер. – Я ещё раз спрашиваю. – Заглушая свой страх своим голосом, громко вопрошаете вы. – Кто это сейчас со мной говорил?! – И начинаете прислушиваться ко всем шумам и шорохам, какие всё больше присутствуют там, за окном, где людям всё не сидится на одном месте, и они всё не могут наездиться на своих автомобилях.
И вот когда уже казалось, что всё то, что сейчас случилось, было плодом воображения господина Шиллинга – он был тем человеком, так решившим отдохнуть от окружающих его забот, – как до него вновь доносится этот голос. – Ты сам прекрасно знаешь, кто это. – И опять господин Шиллинг ведёт себя предсказуемо – он при звуке этого голоса мертвеет лицом, вздрагивает и начинает крутить головой по сторонам. Но там всё по-прежнему никого не видно. И Шиллинг со страшным лицом нервно вопрошает окружающее. – Не ври, ничего я не знаю! И что это за игры в прятки такие. Покажись, если ты не трус. – И последнее, наверное, было лишним, как тут же про себя подумал Шиллинг, испугавшись, что сам провоцирует этого неизвестного на небезопасные для него действия.
Но ответный смешок неизвестного, и не поймёшь с какой стороны (что как раз больше всего и пугает), говорит о том, что он не воспринимает всерьёз все эти угрозы Шиллинга. После чего следует ответ неизвестного. – Ты меня только тогда сможешь увидеть, когда поймёшь, кто на самом деле я есть. – И понятно, что такой ответ неизвестного, ещё больше нагнал тумана на Шиллинга и без того мало что понимающего. И единственное, что мог ответить на это Шиллинг, так это вопросить себя. – Что за херня? – Ну а так как на подобного рода вопросы, ответы, как правило, не предусмотрены, то они и не были даны. При этом всё вокруг опять затихло, и как бы Шиллинг не провоцировал окружающее своими пронзающими пространство взглядами, это ни к чему не привело. Но разве Шиллинг, да и кто другой на его месте, на этом может успокоиться. Конечно, нет. И он, выждав ещё какое-то время, опять вопрошает это тёмное пространство вокруг. – И что, на этом всё?
Ну а то, что ответа на его вопрос не последовало, то тут, либо неизвестный решил своим молчанием провоцировать Шиллинга на неизвестность своих намерений на его счёт, что позволяло ему держать в постоянном страхе Шиллинга, либо же этот неизвестный всё оставил на ответственность разумения Шиллинга – пусть помучается над загадкой появления этого голоса. Впрочем, в любом случае Шиллингу есть о чём подумать. И он подумал, но только не так, как этого хотел этот некто неизвестный.
А Шиллинг после достаточно долгого выжидания ответа от этого неизвестного и той слуховой внимательности,
– А вот сейчас глоток другой, мне точно не будет лишним. – И только это взболтнул длинный на язык Шиллинг, как ему вспомнилось, что этот голос возник как раз в тот момент, когда он потянулся рукой к графину. А этого, пожалуй, игнорировать нельзя. И Шиллинг, посмотрев в глубину зала изнутри себя, громко заявил. – А я вот сейчас возьму графин и налью себе. И посмотрим, как ты на это отреагируешь. – Далее Шиллинг с готовностью ломиться, куда глаза глядят, выжидает ответа на свои провокационные действия от неизвестного. Но вокруг одна тишина, и он с язвительной ухмылкой поворачивается к графину, при этом не забывая держать под контролем пространство вокруг, и уже было собирается протянуть к нему свою руку, как его осеняет догадкой. – А может это голос моего лечащего врача, доктора Диди?
И казалось бы, причём здесь этот некто доктор Диди, когда сложившаяся обстановка неизвестности, со своей долей опасности, – кто знает, что там задумал этот неизвестный, – просто требует, чтобы Шиллинг, даже несмотря на то, что его ноги оцепенели от страха, а он сам как-то весь ослаб в нерешительности, не пренебрегал собой, а подскочил с места и бросился бежать прочь отсюда. Но тут дело такое, что когда Шиллинг не дождался ответа от неизвестного на свои требовательные вопросы, то по мере удалённости по времени этого голосового события, в него постепенно начали закрадываться сомнения насчёт этого голоса. – А был ли он вообще, или же это всё плод фантазий расшатанных нервов, которые вечно не дают покоя. – И как бы Шиллинг себя не уверял: «Я же собственными ушами слышал», – то чем больше времени проходит, а вокруг всё по прежнему тихо, то тем меньше остаётся у него уверенности в этом.
И получается так, что человек, если он находится в единственном лице, то он не достаточно основателен для того, чтобы делать какие-либо утверждения насчёт происходящего даже на его глазах (и эту есть своё объяснение – человек социален и по большому счёту не может единолично принимать решения). А вот если бы этому, по его словам, реально свершившемуся факту, был любого рода свидетель (даже подкупленный), то тогда можно аргументировано сказать, что да, всё то, что тогда Шиллинг услышал, – правда так и осталось невыясненным, откуда и где звучал этот голос (может в его голове), – есть несомненный факт реальности, а не его выдумки на ночь глядя.
Вот почему Шиллинг повёл себя столь необычно для испуганного человека – он был слишком здравомыслящим человеком, которого чтобы убедить в чём-то, то нужно очень постараться. Ну а как только его посетила мысль о том, что причиной появления этого голоса мог стать психологический фактор, то он тут же принялся выискивать в своей памяти те крайне важные для себя события, или людей стоящих за этими событиями, которые видимо ещё недопереживались им, и таким образом ему о себя напомнили (причиной возникновения снов могут стать дневные переживания, а если вы слишком чувствительный, склонный к паранойе человек, в чём, конечно, вы никогда не признаетесь, то чем это не причина для того, чтобы слышать несколько больше чем обычный человек).
И вот тут-то, а на это про всё размышление Шиллинга ушло то самое мгновение, понадобившееся ему, чтобы протянуть свою руку к графину, ему и вспоминается этот доктор Диди. Почему именно доктор Диди, когда на его первом месте мог бы оказаться любой другой, – в чём-чём, а недостатка в таких знакомых, которых лучше не видеть в своих знакомых, Шиллинг никогда не испытывал, – то тут все вопросы к образу мышления Шиллинга – он подходил к любому делу не с самой трудной стороны. И видимо доктор Диди показался ему вполне устраивающим его вариантом, вот он о нём и вспомнил.