Паломничество Чайльд-Гарольда

Байрон Джордж Гордон

18

Корабль подобен крепости плавучей. Под сетью здесь — воинственный мирок. Готовы пушки — ведь неверен случай! Осиплый голос, боцмана свисток, И вслед за этим дружный топот ног, Кренятся мачты и скрипят канаты. А вот гардемарин, еще щенок, Но в деле — хват и, как моряк завзятый, Бранится иль свистит, ведя свой дом крылатый.

19

Корабль надраен, как велит устав. Вот лейтенант обходит борт сурово, Лишь капитанский мостик миновав. Где капитан — не место для другого. Он лишнего ни с кем не молвит слова И с экипажем держит строгий тон. Ведь дисциплина — армии основа. Для славы и победы свой закон Британцы

рады чтить, хотя им в тягость он.

20

Вей, ветер, вей, наш парус надувая, День меркнет, скоро солнце уж зайдет. Так растянулась за день наша стая, Хоть в дрейф ложись, пока не рассветет. На флагмане уже спускают грот. И, верно, остановимся мы вскоре, А ведь ушли б на много миль вперед! Вода подобна зеркалу. О, горе — Ленивой свиты ждать, когда такое море!

21

Встает луна. Какая ночь, мой бог! Средь волн дрожит дорожка золотая. В такую ночь один ваш страстный вздох, И верит вам красотка молодая. Неси ж на берег нас, судьба благая! Но Арион нашелся на борту И так хватил по струнам, запевая, Так лихо грянул в ночь и в темноту, Что все пустились в пляс, как с милыми в порту.

22

Корабль идет меж берегов высоких. Две части света смотрят с двух сторон. Там пышный край красавиц чернооких, Здесь — черного Марокко нищий склон. Испанский берег мягко освещен, Видны холмы, под ними лес зубчатый, А тот — гигантской тенью в небосклон Вонзил свои береговые скаты, Не озаренные косым лучом Гекаты.

23

Ночь. Море спит. О, как в подобный час Мы ждем любви, как верим, что любили, Что друг далекий ждет и любит нас, Хоть друга нет, хоть все о нас забыли. Нет, лучше сон в безвременной могиле, Чем юность без любимой, без друзей! А если сердце мы похоронили, Тогда на что и жизнь, что толку в ней? Кто может возвратить блаженство детских дней!

24

Глядишь за борт, следишь, как в глуби водной Дианы рог мерцающий плывет, И сны забыты гордости бесплодной, И в памяти встает за годом год, И сердце в каждом что-нибудь найдет, Что было жизни для тебя дороже, И ты грустишь, и боль в душе растет, Глухая боль… Что тягостней, о боже, Чем годы вспоминать, когда ты был моложе!

25

Лежать у волн, сидеть на крутизне, Уйти в безбрежность, в дикие просторы, Где жизнь вольна в беспечной тишине, Куда ничьи не проникали взоры; По козьим тропкам забираться в горы, Где грозен шум летящих в бездну вод, Подслушивать стихий мятежных споры, — Нет, одиноким быть не может тот, Чей дух с природою один язык найдет.

26

Зато в толпе, в веселье света мнимом, В тревогах, смутах, шуме суеты, Идти сквозь жизнь усталым пилигримом Среди богатств и жалкой нищеты, Где нелюбим и где не любишь ты, Где многие клянутся в дружбе ныне И льстят тебе, хоть, право, их черты Не омрачатся при твоей кончине — Вот одиночество, вот жизнь в глухой пустыне!

27

Насколько же счастливее монах, Глядящий из обители Афона [75] На пик его в прозрачных небесах, На зелень рощ, на зыбь морского лона, На все, чем, озираясь умиленно, Любуется усталый пилигрим, Не в силах от чужого небосклона Уйти к холодным берегам родным, Где ненавидит всех и всеми нелюбим.

75

Обитель Афона. — Лесистые склоны горы Афон на юге полуострова Халкидика в Греции с VII в. были переданы в полное владение многочисленных монастырей.

28

Но между тем мы долгий путь прошли, И зыбкий след наш поглотили воды, Мы шквал, и шторм, и штиль перенесли, И солнечные дни, и непогоды — Все, что несут удачи и невзгоды Жильцам морских крылатых крепостей, Невольникам изменчивой природы, — Все позади, и вот, среди зыбей — Ура! Ура — земля! Ну, други, веселей!

29

Правь к островам Калипсо, мореход, Они зовут усталого к покою, Как братья встав среди бескрайных год. И нимфа слез уже не льет рекою, Простив обиду смертному герою, Что предпочел возлюбленной жену. А вон скала, где дружеской рукою Столкнул питомца Ментор в глубину, Оставив о двоих рыдать ее одну.

30

Но что же царство нимф — забытый сон? Нет, не грусти, мой юный друг, вздыхая. Опасный трон — в руках у смертных жен, И если бы, о Флоренс [76] дорогая, Могла любить душа, для чувств глухая, Сама судьба потворствовала б нам. Но, враг цепей, все узы отвергая, Я жертв пустых не принесу в твой храм И боль напрасную тебе узнать не дам.

31

76

Флоренс. — Так Байрон называл миссис Спенсер Смит, с которой он познакомился на Мальте во время своего путешествия. Миссис Смит обладала весьма романтической биографией: она родилась в Константинополе, попала во Францию, была взята в плен Наполеоном и бежала от него на Мальту.

Гарольд считал, что взор прекрасных глаз В нем вызывает только восхищенье, И, потеряв его уже не раз, Любовь теперь держалась в отдаленье, Поняв в своем недавнем пораженье, Что сердце Чайльда для нее мертво, Что, презирая чувства ослепленье, Он у любви не просит ничего, И ей уже не быть царицей для него.

32

Зато прекрасной Флоренс было странно: Как тот, о ком шептали здесь и там, Что он готов влюбляться непрестанно, Так равнодушен был к ее глазам. Да, взор ее, к досаде многих дам, Сражал мужчин, целил и ранил метко, А он — юнец! — мальчишка по годам, И не просил того, за что кокетка Нередко хмурится, но гневается редко.

33

Она не знала, что и Чайльд любил, Что в равнодушье он искал защиты, Что подавлял он чувств невольный пыл, И гордостью порывы их убиты, Что не было опасней волокиты, И в сеть соблазна многих он завлек, Но все проказы ныне им забыты, И хоть бы страсть в нем синий взор зажег, С толпой вздыхателей смешаться он не мог.

34

Кто лишь вздыхает — это всем известно, — Не знает женщин, их сердечных дел. Ты побежден, и ей неинтересно, Вздыхай, моли, но соблюдай предел. Иначе лишь презренье твой удел. Из кожи лезь — у вас не будет лада! К чему моленья? Будь остер и смел, Умей смешить, подчас кольни, где надо, При случае польсти, и страсть — твоя награда!

35

Прием из жизни взятый, не из книг! Но многое теряет без возврата, Кто овладел им. Цели ты достиг. Ты насладился, но чрезмерна плата: Старенье сердца, лучших сил утрата, И страсть сыта, но юность сожжена, Ты мелок стал, тебе ничто не свято, Любовь тебе давно уж не нужна, И, все мечты презрев, душа твоя больна.

36

Но в путь! Иной торопит нас предмет. Немало стран пройти мы обещали, И не игре Воображенья вслед, А волею задумчивой печали. Мы стран таких и в сказках не встречали, И даже утописты наших дней [77] Такой картиной нас не обольщали, — Те чудаки, что исправлять людей Хотят при помощи возвышенных идей.

77

…утописты наших дней… — Байрон был современником великих социалистов-утопистов К.-А. Сен-Симона, Ш. Фурье и Р. Оуэна.