Паломничество Ланселота
Шрифт:
— Какое же ты перышко в сравнении с Ингой! — сказал Ланселот.
— А где она?
— Ее под руки тащат наверх два молодых кавалера. — Ох, какие же вы люди!
— Это ты, девушка, верно приметила: мы — люди. Устраивайся поудобнее, положи мне голову на плечо и немедленно засыпай.
Ванда обняла Ланселота за шею, уткнулась ему в плечо и затихла.
Балконы для простой публики опустели, оставшиеся на них немногие зрители улеглись на скамейках — там где скамейки были, прямо на полу там, где их не было. Зато зеркальные тонированные окна Башни сияли огнями, там
Ланселот крутил колеса уже немеющими от боли руками. Страшно хотелось размотать тряпки и поглядеть, что там с ними, но он боялся, что после этого будет трудно заставить их снова работать.
На четырнадцатом ярусе впереди показалась бегущая навстречу фигура.
— А вниз—то бежать легче, — заметил Жерар, подбегая к коляске. — Как ты, Ланселот?
— Ничего. Лучше, чем можно было ожидать. Тридцатьпятик идет дальше с Ингой?
— Ползут потихоньку. Выносливый парнишка! Да и Ванда молодец, что сумела досюда дотянуть. Как она?
— Устала, спит.
Ланселот не стал ему говорить, что нашел девушку двумя ярусами ниже.
— Все, я выключаюсь, — сказал он, переложил Ванду на другое плечо и уснул. Жерар решил, что одному легче будет не тащить коляску за собой, а толкать. Он встал позади нее, уперся в спинку предплечьями и начал толкать коляску, потихоньку набирая скорость. Скорость, конечно, была не очень, но главную задачу он выполнял — они двигались без перерыва. К рассвету Жерар уже еле шел, засыпая на ходу.
Небо вокруг Башни посветлело. Начали заполняться публикой балконы. На трассу вышли служители. Они будили спящих и вручали каждому небольшой мешок из плотного пластика и свернутый вчетверо желтый листок газеты "БЕГИ".
— Прочтешь свою газетку — не выбрасывай, это твоя туалетная бумага на весь день, — объясняли они паломникам. — В мешке — завтрак. Съешь, выпей, а потом сделай свои дела в мешок, плотно завяжи его и оставь на дороге. На дорогу не гадить, только в мешок! Нарушителей будем снимать с дистанции!
Жерар взял у них три мешка и разбудил Ванду и Ланселота. Они решили использовать два газетных листка, а третий оставить, чтобы каждый мог спокойно прочесть во время своего отдыха — сейчас читать им было некогда. Многие участники гонок быстро расправившись с завтраком и прочими делами, уже продолжали путь наверх. Зрители с интересом наблюдали за утренним туалетом паломников, подбадривая их незамысловатыми шутками.
Ланселот быстро просмотрел газету. В "Бегунке" ничего важного как будто не было, кроме сообщения о том, какие паломники лидировали ко вчерашнему вечеру. Прочли они и две строчки о себе: "Как ни странно, неплохо идут паломники первой пятерки четвертого десятка, объединившиеся в группу, которую наши остроумные зрители прозвали "Веселым катафалком". Многие зрители ставят на мужчин пятерки свое золото. Ваш корреспондент предупреждает: будьте осторожны, господа, катафалк — он и есть катафалк!".
Ланселот и Ванда снова уснули. На семнадцатом ярусе Жерара встретил бегущий вниз Тридцатьпятик.
— Давай сменю! У Инги открылось второе дыхание — топает и топает вперед, как слониха на водопой. Она меня вам на помощь послала, — сказал он, подбегая к коляске. — Буди их!
Ванда проснулась и встала на ноги. Ланселот открыл глаза и потянулся. Тронув одной рукой другую, он застонал.
— Надо сказать Инге, чтобы принесла перчатки. Напомни мне, — сказал он Жерару.
— Ну давай, садись — теперь твоя очередь.
— Не раздавлю тебя?
— Это после Инги то?
— И то верно.
Жерар уселся на колени Ланселоту, свесив ноги по одну сторону коляски. Ланселот расстегнул поясной ремень и пропустил его через ремень Жерара:
— Это чтобы ты не свалился во сне — я ведь буду руками колеса крутить, мне тебя придерживать нечем. Поехали, Тридцатьпятик! А ты, Ванда, иди вперед. Тебе идти своим ходом до тех пор, пока Жерар не выспится. Потом я возьму вас вместе с Тридцатьпятиком на руки, и вы будете отдыхать, пока мы не нагоним Ингу.
— Ну нет, — сказала Ванда, — я буду тащить коляску.
Ланселот не стал спорить, достал из—под сиденья упряжь и отдал ее Тридцатьпятику а сам положил руки на ободья. Сначала его распухшие кисти никак не хотели действовать, но потом новая боль пересилила старую, и коляска покатилась. Приноровив шаг друг к другу, Ванда и Тридцатьпятик тянули ее, понемногу набирая скорость. Жерар крепко спал и храпел прямо в правое ухо Ланселоту. В конце концов тот не выдержал, на минуту оставил колеса, достал из кармана носовой платок и кончик его запихал в ухо — стало легче. Ингу они нагнали на двадцать первом ярусе. Основная масса паломников оставалась теперь далеко позади.
— Интересно, сколько сейчас идет впереди нас? — спросил Тридцатьпятик.
— Уже только четверо, — сразу же ответила Инга: она, умница, все время продолжала наблюдать за дорогой и заметила фиолетового игрока, спящего на дороге под балконом.
— Спать хочешь, Инга? — спросил Ланселот.
— Уже нет, перетерпела.
— Сядешь в коляску? Будить Жерара?
— Нет, пускай он еще поспит. Если можно, я буду просто идти рядом, держась за ручку. У меня еще есть силы.
— Какая же ты молодчина, Инга! Кто бы мог подумать, что в тебе столько упорства и мужества?
— Мне идти теперь легче, из меня много воды вышло с потом… и так… — сказав это, Инга смутилась.
— Не стесняйся, мы теперь свои люди. Можно сказать, родственники, — улыбнулась ей Ванда. — Писай больше, лапушка, облегчайся! Лансу станет легче везти тебя перед самым финишем.
— А на финиш я пойду своими ногами, правда, Ланс?
— Да, чтобы не разъярить зрителей перед твоей победой и чтоб не было придирок со стороны распорядителей.
Двадцать третий ярус… Двадцать пятый… Двадцать седьмой… На двадцать седьмом обошли упавшего участника в фиолетовой куртке. Обошли молча и пошли дальше. Впереди трое. Двадцать восьмой… Тридцатый… Обошли еще одного, в синей куртке: он стоял, ухватившись за фонарный столб, и захлебывался кашлем, его номер на груди был залит необыкновенно яркой алой кровью. Отойдя от него подальше, Ланселот объявил остановку.