Память Крови
Шрифт:
В центре дальневосточной тайги, за тысячи километров от антарктических льдов, забившись от полуденной жары под навес летней столовой, два второкурсника старательно снимали шкурки с пингвинов.
Пингвины были жирные, пингвины были здоровенные.
Они воняли рыбой и норовили выскользнуть из рук.
Осатаневшие мухи атаковали пингвиньи тушки. Вконец обнаглевшие оводы и слепни — второкурсников.
Но прочные души отчаянных полевиков были преисполнены чувством
Именно им поручил отпрепарировать шкурки для будущих экспонатов университетского зоологического музея добрейший, застенчивый, безумно увлеченный орнитологией Юрий Николаевич Казаров. Именно их имена будут красоваться на табличках под чучелами: «изготовил такой-то». И именно у них есть все шансы досрочно получить зачет по орнитологической практике у въедливого и принципиального, несмотря на всю его душевность, Казарова.
— О! А откуда пингвины? — лопоухий загорелый первокурсник резко затормозил босыми пятками на пыльной площадке.
— Ты при Казарове такое не спроси, будешь до пятого курса зачет сдавать!
— А что я такого спросил? Будто здесь пингвины водятся!
— Слышь, Славка, он что: прикидывается, или в самом деле не знает? — небрежно спросил один второкурсник другого.
— Да, может, они еще не в курсе, всего неделю тут, — лениво отозвался Славка.
— Да о чем вы?
— Вас что не предупреждали про усадьбу дикого барина?
— Какого барина?
— Да здесь до революции один дворянин жил, то ли ученый, то ли моряк. Смольный ручей знаешь?
— Ну!
— Лапти гну! У него усадьба в верховьях Смольного была. А он из какого-то путе-шествия привез пингвинов и все состояние врюхал, чтобы их содержать. Даже добил-ся, чтобы размножались. Вот местные его диким барином и прозвали.
— Он что, действительно чокнутый был?
— Может и чокнутый. А может, вроде Казарова нашего. Тот ведь тоже всю зар-плату на свою коллекцию тратит.
Первокурсник согласно покивал головой. Все знали, что Юрий Николаевич в своей тесной квартирке содержал уникальную, мировой известности коллекцию птичьих гнезд и яиц.
— А куда барин потом делся?
— Кто его знает! Может эмигрировал, может красные расстреляли. А пингвины одичали, держатся здесь, как эндемики. Обычно первый курс сразу предупреждают, чтоб туда не лазили, шугать их нельзя, перестают размножаться Два-три раза в год учитывают, ну иногда вот для контрольных исследований отлавливают. Мы вчера це-лый день по жаре за ними скакали, умотались.
— Задолбали эти пингвины! — Славка злобно толкнул очередную необработанную тушку, — сейчас прочухаемся без жратвы и отдыха с этими, а вечером опять на отлов. Казаров велел еще трех добыть.
Глаза первокурсника осветились надеждой:
— Мужики, а давайте я вам помогу!
—
— Могила!
— Тогда так: бери с собой еще человека четыре, тихо, без шума, собираетесь и — на Смольный. Там увидите — старые вольеры углом стоят. Заходите из лесу и в угол этих жирнюков загоняйте. Ровно трех! Нам притарабаните и ни гу-гу. А то Казаров и нам головы поотрывает и вам достанется. А мы с этими закончим и вас во-он в той палатке дождемся, хоть отдохнем по-человечески.
Через двадцать минут пятерка первокурсников, одни парни («баб не брать, они все трепливые!»), конспиративно помахав старшим товарищам большим крапивным мешком для добычи, рванула в лес.
Второкурсники посмотрели на часы.
До верховьев Смольного шлепать километров семь. Не по асфальту.
Хватит времени закончить работу и подготовить участникам охоты на пингвинов торжественную встречу. Всем лагерем. Под звуки самодеятельного оркестра.
И с обязательным участием дорогих гостей — двух аспирантов, недавних выпуск-ников родного биофака. Аспиранты только вчера вернулись из антарктической экспедиции и были безумно рады поводу прикатить в Кангауз.
Ведь надо же было куда-то девать десять замороженных пингвинов, привезен-ных ими Казарову в подарок…
— Что делать-то будем? А, Юрка? — Вовка, по прозвищу Дерсу Узала с надеждой смотрел на приятеля.
Юрка думал.
Как быстро подкрался час расплаты! Проклятая орнитология, наука для ненор-мальных! Только-только, часу так в четвертом утра, оторвешься от гитары и от симпатичной девчонки с колдовскими глазами — и пожалуйста: в пять — подъем!
А потом, как идиот, тащишься, постукивая зубами, по росе, слушаешь этих под-лых пернатых и натужно пытаешься определить их то по голосу, то по высунувшемуся из кустов хвосту.
Сначала, вроде, приспособились. Выходишь с группой, засветишься перед Каза-ровым: сумничаешь пару раз, вопросик задашь, а потом, потихоньку, отстал — и под кустик, баиньки.
Но зачет!.. Тут не спишешь. Ткнут тебе пальцем в пичугу или, того хуже, дадут послушать ее трели- и будь добр: «Назовите вид, особенности биологии…»
— Придумал!
— Ну, и?
— Ты же слабость Казарова знаешь?
— Гнезда-яйца, что ли?
— Точно. Найдем ему классное гнездо, поставит зачет, как миленький.
— Ну ты гонишь! Да он тут практику лет десять проводит, все виды знает, уже все образцы пособирал. Да и нам, чтобы редкое гнездо найти, надо знать, где искать и что искать. Мы же — ни бум-бум. Притащим воробьиное, он нам тогда устроит зачет!
— Да-а-а.
Снова дума думается.