Память совести или совесть памяти
Шрифт:
После же выплаченной компенсации соседке, было принято решение, заключить Амура на цепь, чему он сильно не обрадовался и, было, хотел обидеться на своих хозяев, но его тонкая натура почувствовала откуда ветер дует, и с тех пор носительница этого ветра не могла со спокойной душой находиться у них в гостях.
«Но где сейчас Амур, мой верный пёс, и где то время, когда я катался верхом на нём?», – по-гамлетовски размышлял Лу, потирая заслезившийся глаз. «Что от него осталось? Ошейник, да и того уже нет. Уже не обнимешь его, с такой верностью смотрящего тебе прямо в глаза, уже не погладишь, так безмерно осчастливленного этим…». Только теперь и остались эти верные годовые друзья-смартфоны, которые вечерами гладишь по экрану, ища в них что-то, чем можно будет заполнить свою душу. А ведь смартфон очень умный и знает, чем тебя развлечь,
А ведь этот верный четвероногий друг, так любовно царапавший и хватавший тебя за что попало, наполнял тебя радостью и счастьем, и твоё лёгкое поглаживание его и даже дёргание за уши, ещё долго жили в тебе, сохраняя атмосферу лёгкой безмятежности. А ведь когда Лу в очередной раз приехал сюда в гости и вместо радостно лающего Амура застал пустую конуру, то он только в тот момент, теряя под собой землю, понял смысл тех смущенных взглядов родителей, бросаемых на него, когда он заговаривал о собаке. Это, наверное, была первая значимая потеря в его жизни, и даже проступившие слёзы на его лице он не пытался скрыть, стоя рядом с конурой. И когда ему протянули ненавидимый Амуром ошейник, то Лу, схватив его, с ненавистью забросил куда подальше. Затем он рванул калитку и бросился прочь бежать, вниз по улице, в ближайшую лесную рощу. Побродив же по ней, Лу успокоился и направил свой шаг назад домой.
– Привет, – услышал Лу, подходя к своей калитке.
Повернувшись, он увидел дочку той самой зловредной соседки и, надо сказать, что возможность увидеть её, была одним из тайных желаний Лу, приезжавшего сюда. Наверное, и его пёс чувствовал это, и в связи с чем вёл себя по отношению к ней более чем дружелюбно, позволяя себя гладить за ухом и хватать за грудки. А ведь до этого Лу даже ни разу с ней не перекинулся словом, несмотря на огромный багаж заготовленных фраз.
А ведь он не был слишком неразговорчивым парнем, и многие девушки могут подтвердить, что иногда им приходилось перекинуться с ним парой фраз. Конечно, Лу более красноречив был, как каждый из нас, в кругу своих друзей. Но почему же он не удосужился поговорить со столь привлекательной девушкой, к тому же знакомой с ним? Может в том-то и дело, что она для Лу стала уж очень сильно привлекательной, и скажу даже больше: очень и очень сильно привлекательной. А ведь всем известно, что именно этот фактор и становится той перемычкой, перекрывающей ваши голосовые связки, тем самым мешающий промолвить вам даже слово в сторону волнующей вас юной особы.
– Привет, – раскрыв рот, сказал Лу, покраснев от волнения.
– Я увидела, что вы приехали, и решила подойти поздороваться, – продолжила Светлана. (Так звали соседскую дочку, приходится самому восполнять недочёты, ведь из Лу и слова не вытянешь).
– Да, – только и ответил Лу.
– Я знаю про Амура, и мне его очень жалко, – сказала Светлана.
– И мне, – ответил Лу.
– Ну, а ты как? – спросила Светлана.
«А без тебя никак!», – хотел бы ответить Лу, но не ответил сейчас так. Но он всё же ей сказал это, хоть и другими словами, но с тем же смыслом. И ведь, как только он получил возможность это сказать (небезответность чувств Светланы открыло ему для этого путь) – то Лу осыпал её словами исходящими от сердца.
– Без тебя никак, – говорил он ей вечером, стоя у её калитки. – А как же без тебя, – убеждал он, зовя её погулять вдвоём в город. – Только ты и я, – молвил он, договариваясь с ней встретить Новый год.– Мы всегда будем вместе, – уезжая в столицу на учёбу, говорил Лу. – Я всегда буду помнить тебя, – говорила жирная точка в последнем его письме.
Что сказать, столичная жизнь завертела Лу своим водоворотом событий, его провинциальные целеустремления были признаны устаревшими, и он, вкусив новой жизни, а с ней впитав и новых идей, разменял свою тусклую жизнь вдали от городов на яркость беспечности жизни в мегаполисе.
Не будем останавливаться на пути Лу к своей новой мечте, тем более, его путь не предусматривал остановки ни перед чем, и только таким образом и можно было преуспеть, по его мнению, в этой жизни. Так что найдя для себя новую жизненную стезю, он практически забыл о своей старой колее. И уже по прошествии многих лет, в связи с открытием его филиалов компании на своей родине, Лу всё-таки навестил свой отчий дом и, побывав здесь, распорядился отстроить рядом со своим стареньким домом новый, гостевой дом.
Что касается того света, когда-то освещавшего ему уголки его души, и бывшим для него огоньком в ночи – то он решив, что жить в потёмках тоже вполне можно (но что здесь было правдой, сложно сказать: то ли он испугался растревожить свою душу, то ли опять же испугался расстроить её), не решился навестить Светлану. Хотя ему казалось, что шторы на окнах их дома неестественно ведут себя, уж больно часто они меняют своё положение, но откуда он мог об этом знать, если на них не смотреть. И всё же мне что-то подсказывает, что он всё-таки не смог удержаться, и не только посматривал в ту сторону, но и часто не сводил с её дома взгляда, ожидая увидеть её. А ведь он многое знал о её жизни. Первый неудачный брак, затем второй, закончившийся для неё также разводом, из которого, правда, был вынесен ребенок. И как окончание – жизнь со своей престарелой мамой у неё в доме.
Пройдя же в дом, Лу на каждом углу натыкался на какое-нибудь своё памятливое воспоминание, не дающее успокоиться его душе, ведь вещественность, когда-то впитав в себя частику вас, теперь, на протяжении лет не перестает истощать их из себя, и вы, сталкиваясь со своей казалось бы утраченной частичкой себя, натыкаетесь на неё, и в результате чего ощущаете боль связанную с этой утратой.
Побродив немного по дому, Лу решил, что приём пищи сегодня всецело зависит от него самого, так что для этого необходимо наведаться в магазин, дабы наполнить холодильник, в котором осталась только одна память о продуктах. Выйдя во двор, Лу вдохнул полной грудью местного воздуха, и решив, что он довольно не плох, да и к тому же погода настроена нынче, как нельзя лучше, и что, пожалуй, было бы неплохо прогуляться пешком до магазина, и заодно насладиться местными достопримечательностями. Ну а эти достопримечательности, не носили в себе монументальности, они скорее носились на своих двоих, иначе говоря, местный городишко не мог похвастаться своими достижениями в области архитектуры, но зато колоритность местных жителей, архииндивидуальность отдельных её представителей, смело можно было занести в книгу местных достопримечательностей.
А ведь это закон жизни: там где живёт столь видный живой народ – редко встретишь какую-то застывшую мысль в виде отдельных архитектурных изысков. Живость и кипучая деятельность не дает застояться, как человеку, так и строительному бетону. А ведь, как, оказывается, хорошо вот так беззаботно пройтись по улочкам своего детства. Правда, многое хоть и изменилось, и многих уже и не знаешь, да и ты для многих уже совсем незнакомый человек, но всё равно, там-то или там попадаются тебе на пути осколки твоего прошлого, так живо цепляя тебя. И ведь те, малозначимые когда-то для тебя вещи, вдруг стали как-то особенно важны для тебя, неся в себе частички жизненных случаев, когда-то происходивших с тобой, и они, дополняя твои памятливые просветы, потихоньку восстанавливают твои картины из прошлого.
Городок, как и ты, тоже не стоял на месте, он тоже где-то рос, а где-то, наоборот, редел, то расцветая в жирные благополучные годы, то ветшая в годы невзгод. Веяние времени не могли пройти мимо него, и он, следуя моде, преображался согласно действующему в данный момент тренду. Так на место ларьков и магазинчиков, пришли маркеты и супермаркеты, ну, как пришли… – просто сменили вывеску. Так на место пивных-баров пришли различные спорт-бары и пивные рестораны, а ведь ещё недавно в них так любили потолковать о насущном местные любители справедливости (а также и профессионалы этого дела), так не любящие публичности. Но их расплющенные носы, зияющие бланши и другая синеватая роспись по телу, сразу же выдавали в них деловой профессионализм, что, собственно, не умеряло их профессиональный пыл, и они после первой же выпитой кружки преображались и заявляли о себе во весь голос, что часто добавляло к их отличительным тельным меткам дополнительные украшения. Но несмотря на такие удары по человеческому сознанию, его не так-то просто провести, и человек, ко всему привычный, не изменяя себе, всё также рвётся в эти спорт бары, ответственно заявляя своему нерешительному спорящему с ним приятелю: «Только „bar“ нас рассудит!».