Память совести или совесть памяти
Шрифт:
Лу же, после своего звонка Консультанту, заехав к себе в дом, взял там смену одежды, отпустил водителя и, сев за руль автомобиля, направил его туда… куда считал нужным.
Но куда же он поехал? Или опять загадки? «А может вы решили сузить круг вовлеченных в действие за счёт нас, читателей?», – потрясёт всех откровением и своей суровостью любознательный читатель. «Да я хотел всего лишь…» – не даст мне закончить фразу суровый человек, перебив своей угрозой: «Смотрите… Если мне не на что будет смотреть в вашем повествовании – то я могу и закрыть книгу! Так вот, что бы этого не случилось, давайте, увлеките меня замысловатостью сюжета. Иначе…». «Но– но! Попрошу!», – уже не дав закончить ему, вставлю своё веское слово я. – «Не на того напали. Разве Муза может подчиниться насилию? Вот, то-то же. Так что, нечего меня пугать. Давайте продолжим!».
Я-то знаю, что он (читатель) не закроет книгу. Не сможет. Ведь она у него – электронная…
Глава 7
Кто-то сказал, что каждый родившийся в маленьком городке человек, мечтает уехать из него, ну а те же, кому это удалось – всем сердцем жаждут вернуться обратно. Так они и живут в полушаге от своего, казалось бы сбыточного желания, но пожалуй уже, всё-таки несбыточного – ведь внутренний шлагбаум уже вряд ли позволит им переступить его.
Каждый маленький посёлок, городок… и так по возрастающей, живёт в тени своего мегаполиса, который и определяет погоду в этом маленьком городке. В свою очередь маленький городок, служит в некотором роде корневой системой для мегаполиса, подпитывая его свежей кровью и другим жизненным ресурсом. При этом житель мегаполиса слегка свысока смотрит на жителя маленького городка, считая его не столь образованным и высококультурным как он. Видимо культурность – такая связанная с географией штука, которая водится только в больших городах, наделяя её носителей этим своего рода чванством.
Малокультурные же жители маленьких городов, не всегда согласны с таким мнением, и частенько «окультуривают» гостей из мегаполиса где-нибудь вечером, возле мест массовых культурных мероприятий, типа дискотеки. И может даже показаться, что антагонизм между двумя этими представителями разных уровней культур, никак невозможно преодолеть, но не надо спешить с выводами. И как только на горизонте появляется представитель ещё более культурного, то есть столичного общества, то вражда в местном культурном сообществе затихает, и оно обращает свой совместный взор на так любимого всеми столичного гостя.
Ведь столичный гость – всегда есть воплощение всех экстракачеств, с которыми он всегда был не против поделиться (а вернее будет сказать – поучить вас) с вами, с высоты своего столичного статуса. Но местные аборигены народ невоспитанный, и всё сами норовят вставить своё слово в пылкую дискуссию, часто переходящую в тыканье носом столичного гостя в его недостатки. При этом данный способ (тыканье носом) всегда сопровождается попаданием в этот самый нос, и как итог, разбитием последнего. Так что всегда трудно сказать, было ли найдено взаимопонимание, или имела лишь место попытка для этого. И известно лишь одно, что в дальнейшем столичный гость смущался таких знаков внимания к своей персоне, и больше не пытался высказывать своё высокое мнение, отложив его до лучших, столичных времён.
И в одном из таких городов-спутников, у Лу и был свой дом. Так когда-то в этом городе жили родители его родителей, и Лу со всей своей семьей частенько к ним приезжали на свои выходные. Со временем, когда старшая семейная ветвь ушла из этого бренного мира, сюда переехали его родители, сменив на посту своих предков. Видимо для них отчий дом всё же был не пустым звуком, хотя они и прожили большую часть жизни в мегаполисе. Но здесь, в маленьком городке, в своём доме, было так спокойно и тихо, что это, наверное, тоже явилось немаловажным фактором при решении переехать сюда. Но время нещадно, и вскоре дом вновь опустел, отправив в последний путь своих новых-старых жильцов.
Лу же, храня память о них, не стал продавать дом, а несколько подлатав его, оставил для себя это прибежище старых воспоминаний. Правда, он этим не ограничился, и выкупив соседний участок, построил на нём уже дом, отвечающий его современным реалиям жизни. Так и стояли рядом друг с дружкой эти два отражения временной реальности: старенький родительский дом, и современный особняк, дом их детей.
Так старенький дом частенько покряхтывал, глядя на своего рослого собрата, как бы говоря: «Ты смотри, не зарывайся, и не смотри на меня свысока. Дай бог тебе ещё столько простоять, сколько стою здесь я, видевши самого Генку-рябого и Ваську-кривого. Так что, если будешь слушать меня, то получишь такой же почёт и уважение, что и я!». Особняк же, хмуро глядя свысока на этого старого ворчуна и, ничего не говоря в ответ, всё не мог сообразить: кто такой этот Генка-рябой, и чем велик этот Васька-кривой? Хотя, судя по его имени, это был не иначе как великий архитектор, зарекомендовавший себя со своей профессиональной стороны. Но ему никто об этом не рассказал, а также не раскрыл всей удивительной правды о сих человечищах – некому уже было этого сделать. И теперь можно с прискорбием сказать: для нас навсегда канула в лету славная память об этих людях, когда-то бывших грозой всего микрорайона.
Что же касается самого родительского дома, то в минуты особенного волнительного настроения, Лу любил, включив здесь старый проигрыватель и, качаясь на кресле-качалке, погружаться в свои воспоминания. Его старый дом служил для него своего рода прибежищем его памяти. И об этом его доме знала, наверное, только его сестра, которая, впрочем, тоже была здесь редким гостем. Так что здесь можно было не опасаться, что тебя потревожат (как всегда, некстати желающие встречи с тобой какие-нибудь твои знакомые) в тот момент, когда тебе экстренно требуется тишина.
Вот сюда-то и направлял свой автомобиль Лу, где, по его мнению, его никто не сможет побеспокоить. Правда, по прибытию на место (как только он вошёл в калитку) воспоминания прошлого, тут же живой материальностью обрушились на него, заставив тревожно забиться его сердце. Так сразу за калиткой его встретила пустая конура, из которой когда-то с радостным лаем бросался ему навстречу его лохматый друг Амур. Он был ближайшим другом для своих, но считался злой собакой для чужих, пока твой друг не познакомит тебя со своим Амуром, а уж потом ты тоже становишься своим, и смело можешь заходить к нам в гости. Правда из этого правила тоже было своё исключение, и одна зловредная соседка, так и не была допущена до круга своих, из-за имевшихся на то оснований у самого Амура.
Трудно сказать, с чем это было связано: возможно – с её кошачьими предпочтениями, и запах кошек, идущий вслед за ней, нарушал покой чувственной натуры Амура так, что он, при каждом её появлении у них в гостях, откладывал подальше от себя кость и со злобным рычанием встречал взглядом её, так быстро старающуюся проскользнуть мимо него. Хотя отдельные злопыхатели настаивают на иной версии этого внутреннего конфликта. Они приводят свою версию случившегося: так во времена молодости Амура, и его свободной беспечной жизни, у этой зловредной соседки пропала курица, в результате чего подозрения пали на Амура, так любящего погонять кур на лужайке. Конечно же, хозяева усомнились в столь недостойном обвинении своего любимца, так любящего пускать слюни тебе в лицо, и непременно встали бы на его защиту, но неопровержимые доказательства в виде остатков курицы, найденные в его конуре, привели их к заключению, что Амур пускал слюни не только глядя на них, но и наблюдая за бегающими курицами.