Папенькина дочка
Шрифт:
— Асоков! Подожди минуточку! — он схватил меня за рукав и развернул таким образом, что моя зазноба исчезла с поля видимости. — Ты не видел Преснова. Я не мог с ним пойти. Это хорошо, что ты меня выручил…
— Да, здесь он, где-то рядом, крутится возле одной особы, — перебил я товарища, чтобы как можно быстрее отделаться от него.
— Ну, ладно, давай, — сказал он, заметив невдалеке Виктора, и тут же исчез в толпе ребят.
Я осмотрелся. Девушки не было. Вышел на улицу. Было темно и холодно. Желания идти домой я не испытывал. На душе было паршиво. Я ругал себя: мог не дожидаться окончания танцев — подойти, познакомиться с девушкой — мог быть в тот вечер решительным, но отчего
Минут пять я находился в нерешительности. Однако долго стоять на крыльце дома культуры было неудобно, я мысленно махнул на все рукой и отправился домой. А куда мне можно было пойти — некуда. Я выбрал дальний путь. Прошелся по центральной улице, затем свернул на прилегающую к ней другую и уже после вышел на свою. Наверное, из-за этого домой я пришел чуть позже отца.
У меня была надежда — через день-два, мои переживания притупятся. Но этого не случилось. Мои попытки забыть девушку, увиденную на танцах, были тщетны. Интуитивно я чувствовал — мне с ней будет нелегко — буду мучиться, ни один раз испытаю разочарования, но отчего то не остановился. Меня тянуло к ней. Влечение было так велико, что я с трудом дождался следующих танцев в Доме культуры и как только мои друзья Виктор и Михаил принялись договариваться о встрече, сам влез в их разговор:
— Я тоже с вами! — Они отнеслись ко мне доброжелательно — обрадовались и с удовольствием приняли к себе в компанию.
— Молодец Асоков, молоток! — долго хлопал меня Преснов по плечу. — Я вечерком за тобой забегу!
— Нет, я сам зайду! — необычно громко выкрикнул я.
— Хорошо! Как хочешь! — тут же согласился друг. — Заходи. — И назвал время встречи.
Мне не хотелось афишировать: я намеревался выйти из дома незаметно для родителей. Но как я не пытался выскользнуть вначале во двор, покрутиться там и уже после отправиться на танцы у меня ничего не получилось. Мать была тут как тут. И отец отчего-то вернулся в этот день домой рано.
Он первый заметил мои сборы, понял, с чем они связаны и толкнул возвышенную речь:
— Андрей, я рад за тебя, наконец, ты будешь окружен девушками, красивыми девушками. Их на танцах всегда много. Я это знаю. Нашу странную, непонятную жизнь только они, они способны украсить, сделать осмысленной и нужной.
Мать тут же обратила мое внимание на то, что отец женщин видит насквозь.
— Нам, от него не скрыться, — услышал я ее слова. — Мы перед ним нагие. Это его и толкает на подвиги. Одно слово — Ловелас. Ты, Андрей его не слушай!
Я заметил, как отец слегка поморщился, однако возражать ей не стал. Он часто вел себя, как нашкодивший кот, вернувшийся домой, после удачного мероприятия и поэтому отмалчивался. Мать это замечала и с годами, хотя и наседала на отца, но уже не так рьяно. Зачем расстраивать его и нервничать самой.
Моя мать Любовь Ивановна за Николаем Валентовичем жила неплохо. Она никогда не считала, что он загубил ей жизнь. При нем Любовь Ивановна расцвела — мужиков было раз-два, и обчелся — многих забрала война. Рядом хватало одиноких, не знавших мужского тепла красавиц. Ей завидовали — и оттого злословили. У нее было все. Чего бы она еще хотела? Так это — жить в Москве. О Москве мать мечтала с детства — не удалось. Жизнь — изменила случайная командировка. Однажды ее, молодого специалиста машиностроительного завода отправили для выяснения какого-то вопроса на юг страны, где она и встретила отца. Главному инженеру однопрофильного предприятия девушка понравилась. Он не переадресовал ее другому человеку, а занялся сам — помог выполнить задание. Хотел даже задержать — продлить пребывание молодого специалиста, но отчего-то постеснялся. Отчего не мог объяснить. Намешано в нем было много чего — жил на перекрестке ста дорог. Могла взыграть в нем в тот момент кровь южного предка, не взыграла, заполнила сердце русская. Они тоже были в его генеалогическом древе.
Любовь Ивановна хотела уехать в Москву после окончания института. Но не получилось, ей пришлось ухаживать за престарелыми родителями. Не могла она их оставить, бросить. Затем матери помешало замужество.
Большой мегаполис — близкий — тридцать километров всего от городка и далекий тянул ее к себе. Там ее жизнь была бы совершенно иной — Николай Валентович всегда был бы у нее на глазах. Но так ли это было бы — большой вопрос. Одно мне было ясно, отец любил наш маленький городишко — родину моей матери. Столица отцу и даром не нужна была. Она у него ассоциировалась с работой и всего лишь.
Жизнь отца — прошлая, до определенного момента, где-то на юге страны, мне была совершенно неизвестна. О ней он не рассказывал, наверное, из-за того, что она ему была когда-то навязана вместе с должностью главного инженера на одном крупном заводе или же по причине того, что он не хотел травмировать мать. Я знаю, свой перевод в министерство Николай Валентович принял, как судьбу — с энтузиазмом. Он приехал не в столицу, куда его пытался вытащить какой-то товарищ — он приехал к Любови Ивановне. После того, как она дала добро выйти за него замуж, Николай Валентович поспешил в министерство в Москву с чувством благодарности к другу, хотя в дальнейшем особенно и не привечал его. Дома мне товарища отца удалось увидеть лишь однажды и то по случаю, требующему его безотлагательного участия.
Я, часто смотрел на мать. В ее жизни я также, как и в жизни отца находил много белых пятен не понятных мне. Любовь Ивановна была красавица. За ней должны были увиваться мужчины, да и увивались, но она строго держалась за Николая Валентовича. Бросая взгляды в прошлое, я нет-нет и приходил к мысли, что такую женщину как мать Николай Валентович просто ни мог не полюбить.
Задолго до начала танцев — я оделся и побежал к Преснову. Он жил на соседней улице. Дворами до него можно было добраться за пять-десять минут.
Дом был двухэтажный. Я вошел в нужный мне подъезд и, не поднимаясь, принялся давить на кнопку звонка.
Дверь мне открыла мать Виктора — Нина Михайловна, невысокого роста, плотная женщина. Где-то в глубине помещения до меня донесся хриплый голос его отца: «Кто это там?»
Я тут же ответил:
— Это я, Андрей!
— Ах, Андрей. Давно не был, давно. Ты, проходи, Виктор уже ждет! — сказал, вывалившись из комнаты в прихожую, Василий Владимирович — крупный, знающий себе цену мужик.
Василий Владимирович Преснов был очень доволен своей жизнью — он с семьей жил в большой отдельной квартире, выданной ему заводом, получал прилично и часто за спиной я от него слышал: «Ну, и что, что Николай Валентович имеет приличную должность? Я рабочий, но у меня зарплата по более его будет».
Годы лихолетья — застоя и так называемой перестройки с Василия Владимировича Преснова уже пенсионера лоск довольства сдули. Он ходил, мыкался по улицам и всем знакомым, а порой даже чужим людям жаловался: «Обобрали нас. Не пенсия — слезы. Я всю жизнь проработал кузнецом — не каждый смог бы, не каждый. (Тут он был прав.) А они — эти буржуи обещали нам счастливое будущее! Мы, как дети верили им! Обманули нас, обманули, вот раньше жили, так жили! Нужно гнать этих кровопивцев с трона, гнать взашей. У нас разные дороги. Им, нас рабочих не понять».