Парабеллум. СССР, XXII век. Война в космосе (сборник)
Шрифт:
И когда смолкают голоса, не остается ничего кроме мельтешения ярких светящихся точек. И эти точки, водя хороводы, сплетаясь в вязкие призрачные сети-«тенета», вызывают в его памяти воспоминание, яркую и четкую картинку, его якорь к реальности.
Светящиеся пылинки «тенета» так похожи на веснушки. Он вспоминает девушку с темной челкой до тонких бровей, с серыми глазами.
Молитвин открывает глаза.
Мастер-сержант Саккони входит в подвал, ведя за собой темноволосую девушку в темном свитере и расстегнутой, перепачканной
Удзамаки, шелестя своим медицинским комбинезоном, подплывает к девушке. Та бессильно свесила руки, уронила голову между коленей.
Дребезжа колесиками по полу, доктор подтягивает к себе двухэтажный металлический столик, сдирает с него пленку. На нем разложен медицинский инструментарий самого отталкивающего вида. Удзамаки берет фонарик, светит девушке в зрачки.
– Хоть чего-то смогли от нее добиться?
– Ее зовут Гелла Варшавски, приглашенный ксенолог. Гражданка США.
– Видимо, это и расстроило вашего Дрейпера?
– Доктор, время дорого. Попробуйте узнать хоть что-нибудь. Мы должны быть в курсе, насколько ооновцы продвинулись в отношении нашего… кхм… проекта.
– Она ксенолог. Неужели этого вам недостаточно, полковник?
– Может, она прилетела изучать гребаных йети, которые ошиваются в здешних лесах?
– Йети?
– Вы не слыхали? Один из этих волосатых хренадолбов утащил одного из моих инфотехников. Кретин решил прогуляться над ущельем, за пределами периметра. Была бы моя воля – я бы сжег эти леса к чертовой матери напалмом. Но это, как вы понимаете, привлекло бы излишнее внимание наших оппонентов.
Удзамаки, сощурившись, прожигает полковника глазами-щелочками.
– Ваши йети тут ни при чем. Они поймали сигнал… Излучение трамповского крейсера. Поэтому в составе группы был ксенолог.
– Это всего лишь версия, доктор. Мне нужно ее подтверждение.
– Эй, дорогуша, ты меня слышишь?
– Что она там бормочет?
– Смахивает на стихи.
– Самое время читать стишки!
– Прилично вы ее накачали, полковник. Надо было сперва со мной проконсультироваться.
– Не думал, что возникнут трудности. Схема стандартная.
– Несовместимость препарата. К тому же передозировка, ваши ребята напортачили. Что ж, такое случается.
– У парня, по-вашему, тоже передозировка?
– У парня… Хм… Не уверен насчет него…
Удзамаки отпускает девушку. Она безвольно роняет голову, шепчет, едва двигая бледными губами:
– Под ветром веющим дрожит, взметается, на нем, лелеющем, светло качается…
Доктор задумчиво смотрит на пленного, прикованного к решетке. Трет подбородок узкой желтоватой кистью. Полковник подходит к нему, прихлебывая минералку. Ставит бутылку на стол, устало потирает виски.
– Ну что, доктор, есть какие-нибудь соображения? Пора со всем этим заканчивать, только время теряем.
– Время, – улыбается Удзамаки лягушачьим ртом. – Время! Ну конечно…
Мастер-сержант, потная громада мышц, неловкий гигант, пыхтя, возится с цепями, которыми опутан пленник.
Удзамаки задирает рукав медицинского костюма, смотрит на часы. У него старый, испытанный хронометр – механический «ролекс», чье золото потемнело от времени и всех тех химических воздействий, которые сопровождали деятельность владельца.
– Покажите мне свои часы! – шипит он на полковника.
От неуместности, внезапности этого приказного тона Хэнкс подчиняется.
– Удзамаки, какого…
Доктор хватает его за кисть. Часы полковника сошли с ума – циферблат мигает, сменяются цифры на мерцающем жидкокристаллическом экранчике.
– Это взлом, – говорит Удзамаки, продолжая улыбаться, делает шаг назад, к выходу. – Я был прав. Парень – пси-спец!
Саккони поворачивается к начальству. Его парализованное из-за давней контузии лицо неподвижно – уголки рта загибаются вниз, придавая его выражению карикатурного недовольства. Глаза его пустые и тусклые. Пыхтя, покачивая громадными руками, он идет через подвал.
– Мастер-сержант, куда это вы направляетесь?
Пси-спец, старший лейтенант Молитвин ведет через подвал сержанта «зеленых беретов», сознание которого подчинил. Он чувствует, как по венам бежит веселое электричество.
– Вот зе ф-фак из гоин…?
Они думали, что его можно удержать, обмотав железными цепями, как паук своей нитью оплетает муху. Но он не муха. Главный паук в этом черном углу, в этой пыльной паутине – он. Это его паутина, его «тенета»…
Отброшенные цепи грохочут по бетонному полу.
Удзамаки, пятясь, спиной коснувшись стальной двери в подвал, поворачивается, с лязгом распахивает ее, кричит в коридор. В проеме появляются массивные силуэты закованных в броню охранников, вооруженных гаусс-винтовками.
– Вы спрашивали, как меня зовут и на кого я работаю, – говорит отбросивший цепи пленный, распрямляя спину. – Старший лейтенант Молитвин, Вооруженные Силы Советского Союза.
Полковник отступает по коридору, пятится, прикрываясь девушкой, как живым щитом, целя вперед, поводит стволом гаусс-пистолета «сейбертус».
Девушка, податливая, безвольно обмякшая в его руках, тихо шепчет:
– Бегают, смеются, лепят снежный дом, звонко раздаются голоса кругом…
Хэнксу кажется, что всё происходящее, все эти несколько минут, прошедшие с того времени, как пленный, раскованный мастер-сержантом, с грохотом сбросил свои цепи – какой-то дурной сон.
Саккони, совершенно обезумевший, бросился на собственного командира, полковник закричал, и ворвавшиеся в подвал рейнджеры открыли огонь. Вернее, попытались открыть огонь. Только синие искры посыпались из стволов, разряды ударили по прикладам, вцепились в ладони стрелков. Подвал наполнился шумом – но не тем, который ожидал услышать Хэнкс, не хлесткими хлопками гаусс-винтовок, а криками солдат, холостыми щелчками и стрекотом разрядов вышедших из строя винтовок.