Парадигматик
Шрифт:
– Но ведь надо что-то сделать! – крикнул я, сжав кулаки: мне больно было слушать его. – Она разрушила плоды моего многолетнего труда, превратила всех моих клиентов из творцов в сытых коров с набухшим выменем! Она впиталась в каждого горожанина!
– Плоды вашего труда она скорее конвертировала, чем уничтожила. Это более подходящее слово. А горожане всего лишь чуть больше особачились, ведь на них пришлось по маленькой частичке. Если рассуждать с вашей точки зрения, собака стала даже в чем-то безопаснее. Она ведь рассеяна теперь! А рассеянность – черта характера, мешающая целенаправленным действиям!
– Это софистика! Вы что, не понимаете всего ужаса?! Ведь городу нужны яркие, непонятные люди! Вы же не хотите, чтобы город стал рассадником полипов! Помогите мне справиться с собакой, если вы что-то знаете и можете, а если вы просто болтун,
– Спокойнее, – остановил меня аквариумист. – Вы не знаете кое-чего важного, потому что молоды. Видите ли, город представляет собой мощное наслоение больных собак, одна на другую. Каждое следующее поколение обязательно да выпустит на волю больную собаку. Одни после этого сокрушаются: «Наша миссия провалена! Мы подвели общее дело, теперь все пропало, теперь город придет к коллапсу!». Другие думают: «Ничего, все будут смотреть на оболочку, поэтому допущенных нами в ядре ошибок долго не заметят; на наш век хватит, а потом будь что будет». Но в глубине души и те, и другие переживают о своей неспособности сделать качественное ядро. Потом приходит следующее поколение, как следующий человек приходит на вакансию заведующего лабораторией. Конечно, его ввели в курс дела, рассказали много тонкостей работы, но знания предшественника ему не доступны в полной мере. И потому новое поколение воспринимает собаку как нечто само собой разумеющееся в существующей картине мира, принимает ее наличие за эталон, а когда ошибается и – что неизбежно – выпускает свою собаку, то мучается угрызениями совести, убежденное, будто эталон безнадежно испорчен. Понимаете, если считать, что наложение новой собаки на старую, а равно пробивание брешей в старой, это обязательно падение нравов и деградация способностей, оставалось бы только ждать конца света. Не будьте пессимистом, смотрите на это реалистично: если на протяжении сотен лет всё новые больные собаки не довели город до уничтожения, а наоборот, способствовали тому, что город разросся и обзавелся многими новыми, невиданными ранее вещами, то вряд ли ваша больная собака приблизит город к смерти.
Мы долго стояли молча, я обдумывал сказанное аквариумистом. Наконец я спросил:
– А мой предшественник? Он тоже выпустил собаку и гонялся за ней?
– Да, разумеется. Только, видите ли, «выпустил собаку», «гонялся за собакой» – это слова, понятные конкретно вам. Он это видит иначе. Каждый воспринимает то, что вы называете собакой, по-своему.
– Для него собакой было то, что он отдал могущество Павлу Панфнутьевичу? – догадался я.
Аквариумист рассмеялся:– Не смешите меня. Если бы Пашенька получил неограниченное могущество, такое бы началось! Ничего он в результате той комбинации не получил, кроме нового коммивояжера.
– Но как же! У них же был договор! Недвижимость за часть неиссякаемого могущества. Я много думал об этом.
– А вы думаете, ваш предшественник получил безграничное могущество?
– Дима, хранитель города, сказал мне… – я растерялся и замолчал.
– Они замечательные ребята, но мало чего понимают, к сожалению. Ваш предшественник преисполнился убеждением, что у него есть могущество. Вот и всё.
– А почему я должен вам верить? Кто вы такой? Что за странный статус: аквариумист?
– Вы не верите мне? Может быть, это правильно. Тогда я приглашаю вас к себе в гости. В любом случае вам нужно принять душ, отдохнуть и напиться чаю, к тому же вы сможете убедиться, чего стоят мои слова.
– Принять душ я могу и у себя дома. Зайду хоть вот сюда, – я показал на Кремль. – И устроюсь там на сегодня.
– Это, конечно так, но если вы можете принять душ и напиться чаю без моей помощи, зачем вы сразу не распрощались со мной и задавали мне вопросы?
– Вы остроумны. Хорошо, я принимаю приглашение. Идемте.
Он повел меня на юг, мы пересекли мост, прошли Болотную площадь, минули метро Третьяковская и переулками пошли в сторону Павелецкой. Такое направление меня успокоило – оно было прямо противоположно расположению маленького домика. Вскоре мы зашли во двор панельной семнадцатиэтажки, аквариумист ввел код, открыл дверь подъезда и пригласил меня внутрь. Он провел меня мимо лифтового холла на лестницу, мы стали подниматься. Аквариумист шел впереди и, не оборачиваясь, рассказывал мне про аквариумных рыбок. Я улавливал только обрывки фраз: «очень давно, на просторах…», «разводил акантофтальмусов, миролюбивый
Тем временем, я начал задыхаться от такого быстрого подъема по лестнице. Ноги уже почти не слушались меня, я шел на автомате, глядя в спину аквариумиста. Вдруг мне пришла в голову мысль: «Мы идем так долго, что уже должны быть намного выше семнадцатого этажа».
Аквариумист же шел, казалось, все быстрее и быстрее. Его ноги мелькали уже так быстро, что я с трудом их различал. Из последних сил я старался поспевать за ним, все внимание сосредоточилось на мелькающих впереди ногах, и я не мог уже осмысленно воспринимать даже обрывки его болтовни. Легкие горели, я дышал ртом, высунув язык, и ни о чем не думал. В какой-то момент у меня перед глазами поплыло, все застлала багровая дымка и, кажется, я отключился. Потом все вернулось, впереди была спина аквариумиста, мы поднимались по бетонной лестнице, но никакой усталости не было, ног я не чувствовал, дышал ровно и спокойно, только немного саднило грудь. Пролеты лестницы мелькали с огромной скоростью, в широких прозрачных окнах, появлявшихся на каждом этаже, было видно лазурное небо и белая равнина облаков где-то внизу. Мы все ускорялись и ускорялись, и мне начало казаться, что происходит только одно: мое тело постоянно разворачивается на сто восемьдесят градусов, и через каждые два разворота мелькает окно с голубым небом. Потом лестница начала погружаться в дымку, совсем исчезла, и мы поплыли в плотном белом тумане куда-то вверх. Туман окутал меня полностью, проник в сознание, в память… вдруг я оказался в шикарной прихожей с теплым ворсистым ковром. Громко тикали настенные часы с гирьками. Они показывали тринадцать пятьдесят пять. В стену справа был вделан аквариум, другой аквариум был привешен к стене на противоположном конце коридора между дверьми в комнаты.
Передо мной стоял аквариумист, он снимал обувь. Поставив ботинки на коврик, он одел домашние тапочки, подошел к аквариуму, вделанному в стену, и сказал:
– Правда, красиво? Давайте сначала посмотрим этот, он к вам ближе всего, а потом пойдем посмотрим другие, у меня в каждой комнате по нескольку аквариумов, а комнат у меня в квартире, – он поднял глаза к потолку и что-то зашептал, будто припоминая, потом снова обратился ко мне. – А, ладно, снимайте обувь - вот стоят тапочки для вас - и проходите.
Аквариум почему-то приковывал взгляд, было в нем что-то особенное. Вроде бы, просто большая стекляшка два метра на метр, вделанная в стену, светящаяся зелено-голубым светом… струйками бегут снизу вверх пузырьки, мерно раскачиваются водоросли, плавают разноцветные рыбки… Однако что-то еще было там, тянуло к себе.
Я поспешно снял ботинки, одел тапочки и подошел поближе. Вот проплыла у самой стенки пара рыб, круглых, фиолетовых с парой черных полос на теле, с большими предхвостовыми плавниками; повернули, углубились куда-то в водоросли и исчезли в зарослях. Я приблизился к стеклу, пытаясь разглядеть, насколько глубоко в стену уходит аквариум, и почти уже прислонился носом, как вдруг…
С криком я отпрянул от аквариума, схватился ладонью за лоб и почувствовал, что он влажен от холодного пота. Я недоуменно посмотрел на аквариумиста.
– Итак, - сказал он, - теперь вы верите, что мне могут быть известны некоторые подробности о собаке, о вашем предшественнике, о волшебниках и прочей ерунде?
– Да, – ответил я хрипло. – Дайте воды.
Он молча пошел на кухню, а я попытался осознать то, что произошло. Когда я приблизился к стеклу, я вдруг увидел город с высоты нескольких сот метров. Он расстилался внизу нагромождением бетона, асфальта, пестротой медленно ползущих автомобилей, зеленью деревьев. И вдруг я как будто начал падать вниз: город стал приближаться с ужасающей скоростью… я повис в десятке метров над улицей, так что видел сплошную белую разметку посередине дороги, урну около автобусной остановки. И… и люди медленно плыли над тротуарами, шевеля плавниками.