Парадокс Зенона, или Старая тетрадь
Шрифт:
К утру трехдневная усталость накопилась до критической массы и давила на мозги. Мы проводили парней и ждали своего поезда. Посадку долго не объявляли. Мы стояли в зале ожидания, как сфинксы. Наконец объявили прибытие поезда, но на сердце у меня было неспокойно. Расположившись в вагоне, я успел переодеться в спортивный костюм. Положил в задний карман военный билет с железнодорожными билетами. Потом пришел проводник. Кричал, что на этих местах поедут другие солдаты и посылал меня к дежурной по вокзалу. Я было попытался возразить, что не успею, но он уверял, что стоять будем долго. Голова не соображала, и я побежал к дежурной по вокзалу. Та, выслушав меня, тихо сказала:
– Парень, твой поезд ушел.
Я, как пуля,
Дежурная по вокзалу посоветовала догонять поезд на 53-м, идущим следом. Я не знал, как поступит Гена, но почему-то у меня было одно желание: вперед! Возможно, тот, кто опаздывал на последний пароход с необитаемого острова, поймет меня. Влетая в дверь отходящего 53-го, я сбил с ног проводника и, выслушивая угрозы, двинулся по вагонам в купе бригадира. Толстая тетка – бригадир, застегивая блузку и запихивая мужика из своего купе обратно, ничего не хотела слушать, лишь посоветовала меньше пить, хотя от меня и не пахло, так как я ничего не пил, да побыстрее спрыгнуть с поезда, пока она не вызвала милицию. Не дожидаясь этого, я двинулся по вагонам дальше. Приютили меня у себя дембеля-пограничники, ехавшие из Приморья.
Молодые проводницы, выслушав мой рассказ, обещали милиции меня не сдавать. До Ангарска было ехать минут сорок. Мне предложили поспать. Я лег на второй ярус и закрылся простыней с головой. Но ни о каком сне не было и речи. Где Гена, что он делает? Быть может, его ссадили, а может, он слезет в Ангарске сам? Да, Сибирь велика. Лучше было не думать. На каждой станции, где мы останавливались, я выскакивал, как ошалелый, из поезда, бежал в зал ожидания. Крикнув в толпу: «75-й стоит?», и, каждый раз получая ответ: «Минуту назад ушел», я, грязно матерясь, бежал обратно в 53-й.
На улице было -25°C. Я был в одном спортивном костюме и солдатских ботинках. На станции «Зима» поезда стоят 18 минут, здесь меняют локомотивы. На ней мы тоже не догнали мой злополучный поезд. Дежурная по вокзалу дала в Нижнеудинск телеграмму, чтобы сняли мои вещи. Мне выписали бумагу: «Акт от 24.12.88 г. Военнослужащий Георгиев Андрей Николаевич, военный билет №… отстал от поезда № 75.» И поставили штамп Восточно-Сибирской железной дороги. Успокоившись, что хоть что-то сделал, я снова пошел в вагон к пограничникам. За минуту до отхода поезда к нам в вагон вошел наряд милиции. Младший лейтенант спросил проводниц:
– Чужие в вагоне есть?
Те, помня уговор, ответили, что нет. Но что-то заставило милиционера повернуться в дверях. Пристально глядя мне в лицо, он крикнул в вагон:
– Сержант Георгиев здесь?
Только Гена знал, как меня зовут, поэтому я поднялся.
– Там тебя твой друг на телефоне ждет.
Геннадий нашел меня через транспортную милицию. Как он рассказал позже, наш 75-й он тормознул стоп-краном еще под Иркутском и, собрав вещи, под плач старушек вышел в чистом поле. Приученный к порядку в нашей части, он сразу обратился в комендатуру, не учтя, что мы были не в «загранке», а дома. В комендатуре к нему приставили двух солдатиков, обрисовав веселую картинку поездки в отстойник за 50 км от Иркутска, пока меня не найдут. Проводить отпуск на «губе» ему не очень-то хотелось, и, здраво рассудив, крепкий рязанский парень дал каждому из своих сопровождающих в ухо. Не забыв оба чемодана, он скрылся в привокзальной толпе. Помогла меня отыскать ему транспортная милиция, за что ей и хвала. Гена ехал ко мне на электричках. Прибыть он должен был в 19:30.
А в это время на станции «Зима» стояла настоящая сибирская зима. Убить время на вокзале было невозможно: он был переполнен ожидающими. Есть не хотелось, да и было не на что. Вера в милицию, которая осталась у меня еще со времен, когда мне читали «Дядю Степу», привела меня в транспортное отделение милиции. Милиция станции «Зима» располагается в здании бывшей станционной жандармерии. По этой причине отоспаться в карцере мне не разрешили: там температура была, как на улице. Я попросил закурить, мне дали пачку «Стюардессы» и попросили рассказать о случившемся. По радио как раз шла передача о всеобщем безразличии в годы сталинизма. От этого еще сильнее воротило душу. К концу моего рассказа пачка закончилась. Усмехнувшись, мне тогда пододвинули пачку «Астры».
Невольно я стал свидетелем повседневной работы моих новых знакомых. Они разбирали кражи, аварии, опрашивали свидетелей. Не забыли и меня. Саша, младший лейтенант, отыскавший меня, обещал подсобить с билетами. В вечернюю смену в кассе на вокзале работала его жена. Он попросил ее нам помочь. Приходившие в отделение люди здоровались со мной, как со старым знакомым. Кажется, их совсем не удивляло, что в такой мороз я был так легко одет.
Много историй я услышал в тот день. Почему-то запомнилась только одна, поразившая меня тогда, хотя сейчас это в России – норма жизни. История эта об Иване Полиграфыче, затрапезном старике, которого отлавливали на перроне после прихода электрички из Черемхова и сажали обратно до Черемхова. Так было ежедневно, пока старик или Судьба на время не меняли направление поездок. Старшина сказал, что раньше он путешествовал с какой-то старухой, но вот год, как она уже пропала, видимо – умерла. Старик был одет в старую солдатскую шинель, на ногах его были валенки с галошами, на носу – очки с толстыми стеклами, а за спиной висела дряблая, как и он сам, гармонь. Люди шарахались от него: «дух» рядом с ним был такой, что хоть «святых выноси».
Не нужно думать, что стражи порядка были бездушны. Родных у старика не было, в дом престарелых, равно как и в тюрьму, его не брали, а грешков за ним водилось немало. Стоило ему переночевать на вокзале, как сразу поступали жалобы о мелких хулиганствах с его стороны и попытках краж. Для тюрьмы он был слишком дряхл, вот и не трогала его милиция, а лишь старалась избавиться. Со стороны казалось, что он гордится своей грязной одеждой и тем, что люди брезгливо уступают ему дорогу. Лишь гораздо позже я снова все это увидел, только – в «новой» России.
Вернемся к нашей истории, счастливый конец которой уже близок. В 19:30 пришла последняя электричка, но Геннадий навстречу мне не вышел. Я оторопел от такого поворота событий, но тут шутник вылез из ближайших кустов, и мы обнялись, как после долгой разлуки. Выпотрошив свой чемодан, я снова стал сержантом Советской Армии. В груди стучала тревога. Для начала – меня не узнала жена Саши, заступившая в билетную кассу, так как я был уже не в спортивном костюме, а в военной форме. После опознания она сообщила, что на проходящую «единицу» (Владивосток—Москва) билетов нет. Хотелось послать все к черту, отказаться от отпуска и вернуться в часть. Следующий поезд проходил только утром. По приходе поезда в 23:55 сообщили о наличии билетов в СВ, но на них у нас не было денег. Проводники экспресса отказывались сажать нас в поезд, хотя мы были готовы ехать всю дорогу в тамбуре. Бригадир, старый еврей, выслушав нас, покачал седой головой. На часах было 00:01. Я понял, что проклятый день закончился и нужно только поднажать на судьбу. Что я только не обещал старику, в то время как проводники убеждали его, нас не брать! Он снова покачал головой:
– Что с нами жизнь делает! Залазьте!
Повторять нам было не нужно. Проводники продолжали убеждать бригадира ссадить нас, ведь взять с солдат нечего. Мы с замиранием сердца ждали отхода поезда. На станции «Зима» поезда стоят долгих 18 минут.
Поезд тронулся. Из купе вышел солдат, который слышал весь разговор. Он протянул нам пятёрку:
– Завтра я буду дома, вам нужнее.
Билеты нам обошлись дешево. Старик, взяв наши старые билеты, рассчитал только надбавку за скорость: мне – до Кирова, а Гене – до Москвы.