Парадоксальные люди
Шрифт:
Губы, решила она, у другого мужчины можно было бы назвать твердыми, но у него они казались слегка раздраженными. Это выдавало человека, у которого было все, и ничего.
Но, пожалуй, самым замечательным в нем было крошечное обезьянье существо с огромными глазами — долгопят, которое в вечном страхе скорчилось на плече человека и, казалось, понимало все, что говорилось. — «Колдун и его близкий друг», — подумала Кейрис. — «Что за гротескная близость соединила их»?
Не улыбаясь, Хейз-Гонт спросил: — Вам не интересно? Он бессознательно поднял руку и погладил своего съежившегося питомца.
Он никогда не улыбался. Лишь несколько раз она видела, как он хмурится. Железная дисциплина защищала его лицо от того, что он, казалось, считал детским эмоциональным тщеславием. И все же он никогда не мог скрыть от нее своих чувств.
— Естественно, Берн, мне это интересно. Вы заключили обязательное соглашение о моей продаже?
Если ему и дали отпор, то он ничем этого не выдал, разве что незаметно напряг мышцы челюсти. Но она знала, что ему хотелось сорвать украшенный драгоценными камнями султан с его основания и швырнуть его через всю комнату.
Она продолжала расчесывать волосы в невозмутимом молчании, ее невыразительные глаза спокойно смотрели на его глаза, отраженные в зеркале.
— Насколько я понимаю, сегодня рано утром, когда рабы несли вас сюда в портшезе, вы окликнули человека на улице, — сказал он.
— Неужели? Я не помню. Возможно, я была пьяна.
— Когда-нибудь, — пробормотал он, — я действительно продам вас Шею. Он любит экспериментировать. Интересно, что он с вами сделает?
— Если вы хотите продать меня, то продавайте.
Его рот едва заметно скривился. — Пока нет. В конце концов, вы моя жена. Он произнес это бесчувственно, но в уголках его губ мелькнула легкая усмешка.
— Неужели я жена? Она почувствовала, как ее лицо потеплело, и увидела в зеркале, как густой румянец на щеках приливает к ушам. — Я думала, что я ваша рабыня.
Глаза Хейз-Гонта блеснули в зеркале. Он заметил румянец на ее коже, и она втайне разозлилась, что он это сделал. Это были моменты его удовлетворения против ее мужа — ее истинного мужа.
— Это одно и то же, не так ли? — сказал он. Легкая усмешка незаметно сменилась легкой ухмылкой.
Она была права: он выиграл и нашел свое удовольствие. Она попыталась изменить направление разговора. — Зачем надоедать упоминанием о предложении Шея? Я знаю, что доставляю вам слишком много удовольствия, чтобы обменять его на большее богатство. Больше денег не удовлетворят вашу ненависть.
Кривая улыбка на его губах исчезла, осталась только резкая линия рта. Его глаза встретились с ее глазами в зеркале.
— Теперь мне не нужно никого ненавидеть, — ответил он.
То, что он сказал, было правдой, она знала это, но это была уклончивая правда. Ему не нужно было ненавидеть ее мужа, потому что он уничтожил ее мужа. Ему не нужно было ненавидеть, но он все равно ненавидел. Его горькая ненависть и зависть к достижениям человека, которого она любила, были сильны, как никогда. Они никогда не погаснут. Вот, почему она была порабощена. Она была возлюбленной человека, которого он ненавидел, а она была средством мести мертвым.
— Это всегда было правдой, — сказала она, не сводя с него пристального взгляда.
— Нет никого, — медленно повторил он, — кого мне нужно ненавидеть сейчас. Он сделал ударение на последнем слове ровно настолько, чтобы она уловила напряжение. — Вы не можете избежать того факта, что у меня есть вы.
Она намеренно промолчала. Вместо этого она лениво переложила щетку из одной руки в другую, пытаясь придать этому движению дерзкий вид. Она сказала себе: — «Ты думаешь, что я не могу сбежать, что я остаюсь с тобой, потому что должна. Как мало ты знаешь, Хейз-Гонт»!
— Когда-нибудь, — пробормотал он, — я действительно продам вас Шею.
— Вы уже говорили это раньше.
— Я хочу, чтобы вы знали, что я говорю серьезно.
— Сделайте это в любое время, когда захотите.
Кривая улыбка вернулась к его губам. — Я так и сделаю. Но не сейчас. Всему свое время.
— Как скажете, Берн.
Зажужжал вызов на устройстве видеосвязи. Хейз-Гонт наклонился, щелкнул выключателем «входящий», и был немедленно встречен нервным хихиканьем. На экране, установленном в интимной части будуара, была кнопка ручного управления, которая требовала непрерывного нажатия кончиком пальца для двухстороннего изображения. Хейз-Гонт пальцем нажал на кнопку. Но экран оставался пустым.
— А-а, — произнес голос звонившего человека, а затем кто-то прочистил горло. — Берн! Это был Шей.
— Ну, хорошо. Граф Шей. Хейз-Гонт взглянул на женщину. Она бросила щетку на колени и поправила халат, когда он потянулся к выключателю. — Возможно, он звонит, чтобы увеличить свое и без того щедрое предложение за вас, Кейрис. Но я останусь тверд.
Кейрис ничего не ответила. Шей на другом конце провода издавал какие-то ворчливые хрипы, скорее от неожиданного приветствия, чем от затруднения. Однако она знала, что скрывается за замечанием Хейз-Гонта. Это служило не только для того, чтобы вонзить в нее еще одну колючку; Шей был проинформирован о ее присутствии и, следовательно, должен был соблюдать осторожность.
— Ну, Шей, — резко сказал Хейз-Гонт. — Что побудило вас позвонить?
— Ночью у меня произошла неприятная встреча.
— Да?
— С Вором. Шей сделал паузу для драматического эффекта своих слов, но Кейрис заметила, что на лице имперского канцлера не дрогнул, ни один мускул. Его единственной реакцией была серия быстрых, грубых поглаживаний по меху маленького животного на плече. Крошечное обезьянье существо дрожало, с дикими глазами, еще более испуганное, чем когда-либо.
— Мое горло было разорвано, — продолжил Шей, когда стало очевидно, что никаких комментариев не последует. — Мой личный врач лечил меня все утро. Послышался вздох. — Ничего серьезного, никакой серьезной боли, просто болезненность. И, конечно, некоторые повязки, которые только делают меня смешным.