Парадоксальные люди
Шрифт:
— «Была причина», — подумала Кейрис с тайным весельем, — «для пустого экрана — тщеславие Шея».
Подробности нападения и побега Вора стали быстро известны. Очевидно, горло Шея достаточно восстановилось, чтобы не мешать его плавному потоку слов. В заключение своего повествования он попросил канцлера непременно встретиться с ним чуть позже в комнате Мегасетевого Разума.
— Очень хорошо, — согласился Хейз-Гонт и выключил устройство видеосвязи.
— Воры, — сказала женщина и снова принялась расчесывать волосы.
— Преступники.
— Общество Воров, — размышляла Кейрис, — это, пожалуй, единственная моральная сила в Имперской Америке. Как странно! Мы разрушаем наши церкви и пируем душой за разбойников!
— Их жертвы редко сообщают о духовном пробуждении, — возразил Хейз-Гонт.
— Что вряд ли неожиданно, — парировала она. — Те немногие, кто оплакивает свои ничтожные потери, слепы к спасению, которое дается многим.
— Неважно, как Общество использует свою добычу, помните, что оно все еще состоит из обычных Воров. Простые полицейские дела.
— Простые полицейские дела! Буквально вчера министр подрывной деятельности сделал публичное заявление о том, что если они не будут уничтожены в течение следующего десятилетия…
— Знаю, знаю, — нетерпеливо перебил ее Хейз-Гонт.
Кейрис не хотела, чтобы ее прерывали. — Если они не будут уничтожены в течение следующего десятилетия, Воры разрушат нынешний «благотворный» баланс между свободным человеком и рабом.
— Он совершенно прав.
— Возможно. Но скажите мне вот что. Действительно ли мой муж основал Общество Воров?
— Ваш бывший муж?
— Давайте не будем придираться. Вы знаете, кого я имею в виду.
— Да, — согласился он, — я знаю, кого вы имеете в виду. На какое-то мгновение его лицо, хотя и совершенно неподвижное, казалось, превратилось в нечто отвратительное.
Мужчина долго молчал. — Ну и история, — сказал он, наконец. — Большую часть вы знаете не хуже меня.
— Возможно, я знаю об этом меньше, чем вы думаете. Я знаю, что вы с ним были заклятыми врагами, когда учились в Имперском Университете, что вы думали, что он намеренно пытался превзойти вас и победить в кампусных соревнованиях. После окончания университета все считали, что его исследования были чуть более блестящими, чем ваши. Где-то примерно тогда было что-то вроде дуэли, не так ли?
Кейрис всегда казалось немного странным, что дуэли вернулись, вместе со смертоносным оружием и жестким этикетом, в цивилизацию столь бесстрастно научную, как нынешняя цивилизация. Конечно, это было оправдано многими. Официальная позиция состояла в согласии; естественно, были законы против этого, но что могло сделать правительство, когда сам народ упорно продолжал эту нелепую практику? Однако под этим юридическим отношением Кейрис понимала, что они тайно поощряются. Она слышала, как многие чиновники открыто хвастались своими дуэлями и самодовольно объясняли, что это прививает аристократии здоровый, энергичный дух. Они утверждали, что эпоха рыцарства вернулась. Но под всем этим, редко кем высказываемым, скрывалось чувство, что дуэль необходима для сохранения государства. Общество Воров вернуло меч в качестве основного инструмента выживания — последней защиты деспотов.
На ее вопрос ответа не последовало, и она продолжала настаивать: — Вы вызвали его на дуэль, не так ли? А потом вы исчезли на несколько месяцев.
— Я выстрелил первым, и промахнулся, — коротко ответил Хейз-Гонт. — Мьюр со свойственным ему невыносимым великодушием выстрелил в воздух. Полицейские наблюдали за нами, и нас арестовали. Мьюр был освобожден условно. Меня осудили и продали в большой садовый комбинат.
— Подземный гидропонный сад, моя дорогая Кейрис, это не сельская идиллия девятнадцатого века. Я не видел солнца почти год. При наличии тысяч тонн яблок, растущих вокруг, меня кормили мусором, к которому крыса не прикоснется. Несколько моих спутников-рабов, пытавшихся украсть фрукты, были схвачены и забиты до смерти. Я был осторожен. Моя ненависть поддерживала меня. Я мог подождать.
— Ждать? Для чего?
— Бежать. Мы бежали по очереди, тщательно разрабатывали планы и часто добивались успеха. Но за день до моей очереди меня купили, и освободили.
— Какое счастье. Кто же это сделал?
— «Неизвестная сторона», — так было указано в свидетельстве. Но это мог быть только Мьюр. Он месяцами строил козни, брал взаймы и копил деньги, чтобы бросить мне в лицо этот последний жест презрительной жалости.
Маленькое обезьянье существо почувствовало ледяную жестокость в голосе человека и испуганно пробежало по рукаву его пиджака к тыльной стороне ладони. Хейз-Гонт погладил своего любимца согнутым указательным пальцем.
Единственным звуком в комнате было мягкое роскошное соприкосновение щетки и черных волос, когда Кейрис продолжала свою безмолвную работу. Она поражалась безумной горечи, вызванной простым человеческим поступком.
Хейз-Гонт заявил: — Это было невыносимо. Тогда я решил посвятить остаток своей жизни уничтожению Кенникота Мьюра. Я мог бы нанять убийцу, но мне хотелось убить его самому. Тем временем я занялся политикой и быстро продвигался вперед. Я знал, как использовать людей. Мой год под землей научил меня, что страх дает результаты.
— Но даже в моей новой карьере я не мог отделаться от Мьюра. В тот день, когда меня назначили военным министром, Мьюр высадился на Меркурии.
— Конечно, — сказала Кейрис, тщательно отфильтровывая сарказм из своих слов, — вы же не обвиняете его в преднамеренном планировании совпадения?
— Какая разница, как это случилось? Дело в том, что это действительно произошло. И такие вещи продолжали происходить. Несколько лет спустя, накануне выборов, которые должны были сделать меня канцлером Имперской Америки, Мьюр вернулся из своего путешествия к Солнцу.
— Это было, безусловно, захватывающее время для всего мира.
— Для Мьюра это тоже было волнующее время. Как будто одного полета было недостаточно, чтобы взволновать население, он объявил о важном открытии. Он нашел способ победить огромную солнечную гравитацию путем непрерывного синтеза солнечной материи в замечательное расщепляющееся топливо с помощью антигравитационного механизма. Он снова стал тостом имперского общества, и мой величайший политический триумф был проигнорирован.
Кейрис не удивилась горечи, прозвучавшей в этих словах. Она слишком легко могла понять негодование, которое Хейз-Гонт, должно быть, испытывал в то время, испытывал и сейчас. Он стал успешным политиком в тот самый момент, когда Мьюр стал публичным героем. Контраст не был лестным для Хейз-Гонта.