Параллельные кривые
Шрифт:
– А со мной, значит, равноправие? – улыбнулась Алла. Катя смутилась:
– Не, ну…я не чувствую себя плохой. Хотя я виновата и поступила нехорошо.
– А с «нормальными дедами» не чувствуешь себя плохой?
– Нет. Они не судят меня. Вот как у них в одной конторе такие разные люди? Догма-то одна. Хотя у вас, наверное, тоже всякие люди есть.
– Мы отвлеклись. Ты чувствуешь себя виноватой за то, что связалась с Янусом?
– Да. Его надо остановить.
– Я должна тебя предупредить, что сообщу в полицию о секте и возможных жертвах. И научу тебя, как стать невидимой. У нас есть время, пока твой баран жив.
Молоденький сотрудник полиции, который хотя и задал
– Как вы думаете, она врёт?
– В любом случае, надо проверять, – ответила Алла, – у людей её психотипа, которые выдумывают, другие движения глаз, другая лингвистика. Лучше бы сочиняла.
И началась работа. Алла общалась с семьёй Кати. Подключился следственный комитет и спецы по сектам. А поскольку Катя была не прочь щегольнуть «ясновидением» и охотно предсказывала своим мрачным, еле слышным голосом разного рода катастрофы среди одноклассников, довольно скоро о ней стали говорить, как о девочке с приветом, о которой плачут все психиатры Северо-запада. Может, оно и к лучшему. Говорят, пока к злу относятся несерьёзно, оно не нападает.
Но сегодняшний разговор с Катериной встревожил Аллу не на шутку. Если этот подростковый гуру действительно так чувствителен, его и не «просканировать», не вспугнув.
Кофе имел гадкий вкус таблеток от моли, привычная еда не лезла в воспалённое горло, телевизор раздражал натужным рекламным оптимизмом. Наверное, только во время болезни мы понимаем, какая пища по-настоящему нужна (информационная в том числе). Может быть, мы и заболеваем потому, что впускаем в себя вредоносное или недостаточно потребляем полезного. Она взяла дневник и карандаш и стала «прорисовывать» болезнь, как научила Алла. Из хаотичных чёрточек постепенно проступила мужская фигура, перечёркнутая дорожным знаком, в народе зовущимся «кирпич». Потом выписались слова «жрёшь в три горла», и сразу сам собой из груди вытек первый, слабый вздох облегчения. Это удивило Катю, она не замечала раньше такой явной связи между физическим состоянием и невидимым миром смыслов, который окружает человека постоянно. Вроде бы неудивительно, что ты знаешь, кто к тебе как относится, но как именно ты это понимаешь – по взглядам, жестам, фразам, действиям – проходит мимо сознания. «Я скучаю по тебе», – написала Катя, – и стала рисовать маленькие домики, деревья, дорогу, автобус, искажённое злобой лицо деда и дверь, закрытую на замок. Её никто не запирал, конечно. Физически не запирал. Но ей запретили выходить из квартиры и отобрали телефон. Жёсткие тяжёлые линии ложились на бумагу густой штриховкой, и потихоньку смягчались колючки в горле.
Приоткрыла и тут же захлопнула дверь бабушка, потому что Катя встретила её хрипло-сердитым «ба, я занята».
– Кать, сырничков? – поскреблась под дверью бабушка.
– Нет!
Жрать ни в три горла, ни в одно она больше не будет. Бумага не выдержала осуществлённой мысли и порвалась.
– Блин! – вскрикнула Катя и засмеялась. Вот только пообещаешь себе от чего-то отказаться, как тут же оно лезет… ещё бы сказала «сырник!». Надо спросить у Аллы, как запретить себе жрать. Она, небось, питается правильно, вон какая стройная. Не то, что некоторые.
Катино мучительное выздоровление, сопровождаемое нежеланием «съесть хоть что-то» из бабушкиных рук, тянулось больше недели. Она исписала штук пять тетрадей и извела откладываемые для пейзажей драгоценные листы акварельной бумаги. Когда, наконец, она встала с тахты, чтобы пойти к Алле на плановый приём, из зеркала на неё смотрели незнакомые глаза.
А Алла вроде и не удивилась переменам, произошедшим с Катей. Это было обидно, и она впервые решилась спросить постороннего взрослого человека, что он думает о её внешности. Хотя Алла уже не была посторонней, но, всё же, была человеком со стороны.
– Я совсем страшная?
– До горгульи не дотягиваешь.
Катя с усилием пошевелила мышцами, образовавшими кривую усмешку.
– Я серьёзно.
– Ты не страшная, ты тяжёлая в общении. Угрюмая и настороженная. На то есть свои причины. А внешность у тебя очень приятная. Прекрасные волосы, хорошая кожа, ровные здоровые зубы, гармоничные пропорции лица. За всем этим нужно ухаживать и правильно подавать.
– Я что, мясо по-французски, чтоб меня подавать?
– Не себя. И не на съедение, ты тут абсолютно права. Людям нужно подавать роль, образ.
– А, что, такой, какая я есть, быть плохо? Почему меня не могут любить такой? Что во мне плохо?
– Стой, стой, стой. Вот ты всё в кучу смешала – и внешность, и своё «я» и любовь, и желание, чтоб тебя перестали критиковать. Давай-ка вот что сделаем. Напиши на отдельных листочках бумаги все обидные слова, которые ты о себе слышала. Вот на этом, например, неряха.
– Тормоз, – добавила Катя и стала выписывать на бумажки нелестные слова. – А если я сама так думаю?
– Пиши. Страшная. Как ты там ещё себя ругаешь? Написала? Теперь давай посмотрим. Вот тут у нас в кучке есть «неуспевающая». Медленно отодвигай её от себя и замечай, что чувствуешь. Если ты её вовсе уберёшь, ты перестанешь быть собой?
– Да нет.
– Да или нет?
– Не перестану. Со мной ничего такого не происходит, когда я – не неуспевающая. То есть не ученица, которой трудно всё даётся. Я и ученица – вообще не одно и то же.
– Попробуй теперь отодвинуть «всем недовольна». Не спеши, внимательно следи за чувствами. Без того, кто всем недоволен, ты перестанешь быть собой?
– Нет.
– Ну, так какая ты есть без этого, этого и этого?
– Не знаю… Я думаю… я чувствую… я просто есть, – Катя замедлилась против обычного своего торможения и практически зависла.
– Кто-нибудь может тебя обидеть?
Она долго молчала, прислушиваясь к себе, и, в конце концов, произнесла:
– А как?
От Аллы она шла, расправив плечи, смачно разбрызгивая снежную жижу, словно это была не провинциальная грязь, а живительный сок земли, которого хотелось зачерпнуть полные ботинки. Позабыв занавесить половину лица косой чёлкой и заткнуть уши наушниками, она двигалась сквозь влажную атмосферу улицы Псковской, похожая на несокрушимый ледокол. И не видела, как по противоположной стороне крался за ней тот, чьё имя она боялась произносить.
– А! Твою мать! – завопил кто-то за спиной. Катя обернулась и увидела парня, бьющего зонтом местного любителя щегольнуть в распахнутом плаще. Это было до того нелепо, что она расхохоталась и побежала. Она несла себя радостно и свободно, задыхаясь от смеха и не думая, против обычного, как трясётся толстая задница и подпрыгивает недетского размера грудь.
Глава 3. Вы полюбите меня, как миленькие
Разговоры о религии в сети его раздражали. Все они сводились к одному: инфантильные кретины испрашивали инструкции у какого-нибудь припадочного сектоведа, как следует думать о том или ином культурном явлении. Скажите, как надо относиться к трансперсональной психологии? А не секта ли это? Мой друг попал под влияние психотерапевта и говорит, что изменил отношение к жизни и счастлив. Но какие будут последствия для его души в посмертии? Тьфу.