Параллельные кривые
Шрифт:
Алка с ролью курицы никак не хотела мириться, и всюду следовала за ним, отчаянно конкурируя совсем в не девичьих занятиях. Когда он пошёл в секцию айкидо, она увязалась за ним. На вопрос тренера, зачем ей это надо, не лучше ли в гимнастику такой тоненькой девочке, она ответила: «В гимнастику поздно, а понять философию единоборства – в самый раз». И она падала на середине тренировки от усталости, не выдерживала кувырков через голову и постоянных перемещений на коленях, но была блестящим спарринг-партнёром. Видимо, вправду что-то поняла, во что не особо вникали сильные и выносливые парни. Когда его вместе с другими студентами мединститута направили в учебно-авиационный центр для прохождения обязательной военной подготовки, Алла тоже захотела прыгать с парашютом. Как она умудрилась записаться в ту же группу, он не вникал, потому что давно понял: если эта курица захочет летать,
Воспоминания Игоря не отрывали его от попыток высвободить руки. Внутри полотняного кокона ладони могли перемещаться по бёдрам. Он попытался подтянуть замотанные ноги к животу, и ему это удалось. «Значит, в гроб не заколочен – ещё один плюс». Стрельцов расслабился и начал следить за дыханием. Успокоился. Подумал. Если сделать выдох, втянув грудь и живот, рука может сжаться в кулак. А зачем мне кулак? Чтобы колупать ногтем большого пальца свои пелёнки. Получалось немного деформировать ткань.
«А что, если представить, что ноготь – это лезвие? Может быть, то, что написано в умных книгах про У-Син – это не метафоры, а инструкции?». И он превратился в металл. Рёбра ладоней – острые, проникающие лезвия. Ощущения были удивительными, но ткань не поддалась. «Орехов не поел», – пошутила бы Алка. Стрельцов не оставил усилий. Он стал шевелить ступнями, попеременно натягивая их к себе и от себя; он вытягивался всем телом, стараясь удлиниться и так расшатать свою тюрьму; он ковырял ткань ногтями и пытался развести локти в стороны. И внутри полотна стало свободнее. В конце концов, он смог увидеть свет. Как говорится в сказках, долго ли, коротко ли, но голый Стрельцов обнаружил себя в долблёной лодке, привязанной к дереву. Его уши были заткнуты какой-то травой, а тело покрыто странными узорами.
Растительность вокруг походила на африканскую. Игорь огляделся и, не обнаружив в непосредственной близости намёков на присутствие человека, с наслаждением пустил струю, приговаривая: «А ссать на вас с Эйфелевой башни! В этом что-то есть! Ссать на вас с баобаба!». Теперь он имел право использовать эту присказку. Было бы где. Он вообще не был уверен, что тут есть люди, тем более, говорящие по-русски. «Ну, голый человек на голой земле, вот тебе случай проверить твою философию на практике. Думай, Маугли».
Он решил не задаваться бесполезными вопросами типа «как такое произошло?», не вспоминать автобиографию, а сосредоточиться на текущем моменте. Ориентировочный рефлекс как-нибудь подтянет и другие психические процессы. Память такая штука, что чем больше пытаешься что-то вспомнить, тем надёжнее забываешь. А так в простых занятиях что-то да восстановится. Одна беда: он почти не знал местной флоры и фауны на предмет съедобности. Но понимал, что люди должны быть не более чем в паре километров отсюда. Он начал вглядываться и принюхиваться, озираясь по сторонам – не блеснёт ли какое орудие труда или оконное стекло, не потянет ли дымком. Должна быть река где-то, не зря его в лодке подвесили. Головой вон туда. Непонятно, имеет ли это какое-то значение в том культе, представители которого его сюда определили. Он подумал, имеет место ритуал, хотя никогда особо не интересовался культами, всякой магией-религией. Вот Алка – другое дело. Хотя росли они в эпоху развитого атеизма, сестра была сделана из мистики – родилась такой, с собачьей чуйкой и вещими снами. Это сейчас коммерсанты поигрывают в магию, а президенты в религию. Это в тренде. Это даёт конкурентное преимущество. По крайней мере, так говорят продавцы тайного знания. Стрельцов же считал себя критически мыслящим реалистом с высоким антисуггестивным барьером. Когда завкафедрой физиологи, старик Финкенштейн, на первом занятии сказал «Бога нет!», он усомнился в этом так же, как усомнился бы в любом другом категорическом заявлении, носящем характер прямого внушения. Игорь взял за правило доверять только фактам, не вовлекаясь в пустые дискуссии о том, что есть и чего нет. Философия опыта ему была ближе, чем путь веры, поэтому восточные единоборства ему подходили. Система пяти переходов энергии, лежащая в основе большинства школ, казалась ему хорошим объяснительным принципом, далёким от религии, эзотерики и парапсихологии – не более чем метафора. Как и голый человек на голой земле. И вот он здесь. И вся его предшествующая жизнь никак сюда не вела. Доктор Айболит, висящий на дереве. В Африке акулы, в Африке гориллы… Кстати, да. Надо бы определиться, куда идти, пока они все на охоту не вышли. И поскольку определиться в предлагаемых обстоятельствах можно было только методом тыка, Стрельцов вдруг снова лёг в долблёнку, расслабился и «поплыл». Пусть. Пусть голодное тело найдёт еду, людей, – что-нибудь, способствующее выживанию. С закрытыми глазами он неожиданно ощутил плотность пространства вокруг себя. Он находился в центре, и к этому центру вели «ходы». Он осознал, что это были энергетические следы, оставленные людьми. По одной тропе его принесли, а в другом направлении мужчины ушли. Перед внутренним взором сама собой складывалась картина. Пятеро темнокожих мужчин в диковинных масках. Никогда таких не видел. Стрельцов проследил их путь до деревни, в которую мужчины входили уже без масок, неся плетёные корзины с рыбой. Один из них вдруг обернулся и посмотрел ему в глаза. Потом быстро что-то прощебетал остальным, они поставили корзины, обняли друг друга за талии, образовав стену, и скрылись в тумане. Игорь больше ничего не видел, но запомнил путь. Он скинул вниз свой саван и принялся спускаться, подбадривая сам себя: «А как ты хотел? С баобаба слезть и жопу не ободрать?».
Он шёл в направлении, подсказанном видением, в сторону еды и тепла. Но никакой уверенности в правде увиденного у него не было. Просто лучше сделать и пожалеть, чем погрязнуть в сожалениях, ничего не делая, – врачебный принцип «не навреди» сам к себе он применял как-то так. Босиком он не ходил примерно столько же, сколько не писал под себя, и необходимость смотреть под ноги перераспределяла его внимание невыгодным образом. Незадачливый следопыт стал добычей, когда неловко стоя на полусогнутой ноге, стряхивал какое-то насекомое с другой.
– Ядрёна копоть! – только и успел сказать Стрельцов, взмывая в небо в сетке-ловушке, словно на аттракционе «Рогатка» в парке на набережной. – Что у вас за манера людей подвешивать?
– Рузки? Эй, ты рузки? – вдруг услышал он высокий и одновременно глубокий голос.
– Русский, русский. Может, опустишь сеточку, на земле беседовать удобнее.
– Жутник. Жутишь. Рузки юмор я лублу.
– Не могу сейчас ответить взаимностью, извини, брат. Отпускай, Лумумба хренова.
– Не рругайзя. Я слючайно. Лумумба нет. Училзя в инзтитуте звязи. Каг ты зюда попал?
– Я бы и сам хотел знать.
Нового знакомого Игоря звали вполне по-европейски, Жозе Эдуардо. Отчего он поехал учиться не в Сорбонну, а в Самару, Стрельцов спрашивать не стал. Охотник не возражал, чтобы добыча называла его Эдиком, и вполне дружелюбно изложил всю историю с географией. То есть, какой нынче год и в каком государстве они находятся. При этом он не отрывал взгляда от рисунков на голых руках Игоря.
– Нравится боди-арт, Эдик? Понимаешь смысл этих каляк-маляк?
– Они тольго на ругах или есть ещё?
Игорь распахнул саван. Жозе Эдуардо внимательно изучил творение неизвестного художника XXI века. Его брови перемещались во всех направлениях, отражая состояния «Да ладно!», «Не может быть!», «Что за фигня?», «Да ты крут, мужик!».
– Ну что, узнал почерк автора?
– Возможно, это коллегтив авторов, Игорр.
– И что значит эта роспись?
– Нуууу…я тут не взё понимаю. Ты прошёл порог и тебя провёл Катуко. Скорее взего, тут защитные зимболы. От злых сил.
Глинобитные дома в деревне располагались по кругу, и, словно бусины в чётках, соединялись между собой заборами из жердей.
– У дедушки возле дома тоже такое прясло было, он к нему коней привязывал, – Стрельцов пустился в ностальгию, но Эдик жестом велел ему замолчать. Они расположились на некотором расстоянии от деревни, с подветренной стороны, чтобы не привлекать внимание собак. Ветер доносил запах костра и печёной рыбы, детский плач и отдельные возгласы, в которых нельзя было разобрать даже интонации. Но даже на таком, безопасном с точки зрения Игоря, расстоянии, его новый знакомый тревожно вслушивался и вглядывался, стараясь не проявлять признаков жизни. Порой казалось, он вовсе перестал дышать. Вскоре Жозе Эдуардо жестом предложил Стрельцову подкрасться ближе к домикам, из-за которых можно было хоть что-то разглядеть. Жители деревни сели ужинать вокруг костра, собаки мельтешили рядом с ними, и озираться в поисках шпионов всем им было недосуг. Мужчины, которых «видел» Стрельцов, находились тут же. Один из них взял еды от общего стола и положил в небольшую корзинку вместе с тыквенной бутылью. Потом зашёл в одну из хижин и вышел оттуда в самом настоящем защитном комбинезоне, в каких входили в лабораторию у Игоря на работе. Мужчина отнёс куда-то еду, а по возвращении бросил в огонь и спецодежду, и корзинку с бутылкой.