Парашюты над Вислой
Шрифт:
– Шо, товарищ капитан?
– Что польские мальчишки до смерти ненавидят немцев и готовы их убивать при любой возможности. А это значит – Польша жива, Костенко! Эти пацаны вернули мне веру в поляков – хоть по стрелковой подготовке я бы им поставил жёсткий «неуд»…
Глава вторая
В которой главный герой убеждается в том, что призыв Маяковского к штыку приравнять перо – имеет под собой основание, и что филология на войне – иногда важнее винтовки…
Пробираться ночью через лес – то ещё развлечение, а если с двумя тяжеленными грузовыми мешками, то это – импреза, как говорят поляки, вообще за
Через три часа изматывающей борьбы с густым подлеском, рухнувшими от старости и наполовину сгнившими елями и соснами, цепкими кустами можжевельника и нарастающей усталостью, когда в просветах меж деревьями начало светлеть небо на востоке – Савушкин, в очередной раз глянув на компас, скомандовал:
– Всё. Привал! Час на отдых!
Котёночкин, последние двадцать минут шедший в дозоре и потому наименее уставший – тюки несли вдвоём, пятый, постоянно меняясь, шел впереди – спросил:
– Далеко ушли?
Капитан недовольно буркнул:
– Вёрст семь, от силы… – Затем, отдышавшись, приказал: – Костенко, сыпани ещё разок табаку на наш след. Собак, конечно, тут у них нет, но бережёного Бог бережёт…
– Зробымо, товарищ капитан! – И Костенко, достав из-за пазухи специально для этой цели припасенный кисет, отошел на десяток шагов назад и щедро сыпанул добрую жменю махорки на траву и черничник, которым заросла вся пуща.
Разведчики без сил повалились на мешки.
– Котёночкин, десять минут бди. Потом на смену буди меня. Если усну… – Капитан пристроился к торцу мешка, поправил на животе кобуру с «парабеллумом» и попытался задремать. Ничего не получалось – мысли бурлили в голове и никак не хотели успокаиваться. Какой уж тут сон…
Итак, каковы будут их дальнейшие шаги? Устроить базу в пуще и с неё совершать наблюдательные рейды на основные дороги? Этот вариант в Быхове казался идеальным – реалии же показали иное. Кампиносская пуща – она только по названию пуща, с той же Налибокской, куда их десантировали в прошлый раз – не сравнить! Да и Польша – не Белоруссия… Нет, не годится. Оставаться здесь – обречь себя на провал, это – капкан. Вокруг полно деревень, поляки шастают тут даже по ночам – эвон, его чуть не подстрелили! – и наверняка их парашюты видели не только те двое подростков… Капкан. Западня. Немцы, скрывающиеся в лесу от немцев – это сюрреализм какой-то, любой поляк, обнаружив их – а их обнаружат, вопрос ближайших двух-трёх дней – немедля донесет местным властям или в немецкую комендатуру. Или известит местную ячейку Армии Крайовой, или как у них тут называются территориальные подразделения этой подпольной армии? Не важно. Важно, что о них вполне могут узнать бойцы АК. И все их усилия пойдут псу под хвост… Не, надо искать другой вариант…
Хотя – что его искать? Они – немцы, у них форма, документы, оружие… Всё подлинное. Они в Генерал-губернаторстве вполне легально, командировочные предписания со всеми печатями и штампами – на руках. Правда, Алленштайн чуток в другую сторону, и отметок контрольных пунктов по пути от Витебска до Варшавы нет, но это не важно – в условиях крушения группы армий «Центр» никто на это внимания не обратит, тем более – местные власти. Так, где ближайшая гмина? В Серакуве. Немцы, правда, вроде как-то по-другому теперь называют эти административные единицы, но у поляков они по-прежнему в обиходе – гмины. До Серакува где-то вёрст десять ещё чесать… Надо карту глянуть.
– Котёночкин!
– Я, товарищ капитан!
– Тащи плащ-палатку.
Лейтенант поднёс увесистый свёрток. Да, немецкая-то потяжелей нашей будет…
– Накрой меня, так, чтобы я мог фонарь зажечь.
Карта немецкая, подробная, масштабом сходная с нашей двухвёрсткой… так, мы примерно тут. Хорошо. До Серакува прямо на юг – примерно восемь километров. За три часа дойдем, уже будет светло… Так, если принять правее – выйдем на старые вырубки, идти будет не в пример легче – а стоит оно того? Не стоит. Будем соблюдать скрытность до самого последнего мгновения – зачем старосте, или как он там по-немецки обзывается, этого Серакува знать, откуда они пришли? Тем более – про парашюты ему наверняка доложат, не сегодня, так завтра… Так. Далее. Немецкая полевая комендатура – в Ожаруве Мазовецком, это далеко. Что есть гут. Но вполне вероятно, что какие-то немецкие военные власти могут быть поблизости – этого тоже не стоит исключать. Но это мы узнаем у старосты. Если у него есть телефон – а, скорее всего, есть – он о них обязан будет доложить этим немецким властям. Поэтому будем действовать на упреждение. Чтобы у этого старосты и на мгновение сомнений не возникло!
Теперь – где отабориться. Идеальный вариант – пан Тадеуш Заремба. Дорожный мастер. У него дом из красного кирпича, большой сад, и живёт на краю деревни, в последнем доме. Привет от Збышка из Люблинского пехотного полка, напомнить, как делили хлеб и сало под Барановичами в семнадцатом году… Но к этому Зарембе надо старосту очень аккуратно подвести. Чтобы думал, что это его решение… Дом его крайне удачно расположен – от него дороги идут и на восточнопрусский шлях, и на берлинский, и обе железнодорожные ветки – в паре часов пути. То, что надо! Легализуемся, доложим по начальству – немецкому и нашему. Пока немецкие отцы-командиры решат, куда нам дальше – мы тут получим предписания, талоны на питание, транспортные документы, всё выведаем – и убудем… куда? Ладно, куда-то убудем. Главное – поближе к фронту. Не пришлось бы через Вислу под огнём переплывать, тьфу-тьфу! Конечно, идеальный вариант – дождаться, пока немцы отойдут, и «сдаться в плен» – ну а потом в особом отделе сказать правильное слово и вернутся к своим.
Но это всё – планы. А любой план, как известно, трещит по швам при первом же контакте с реальностью…
– Товарищ капитан. Время… – Чёрт, совсем забыл! Пора на пост!
Савушкин сложил и убрал в планшет карту – с непривычки запутавшись в немецком клапане и чуть не уронив её в густой черничник – а затем, погасив фонарь и сняв плащ-палатку, обратился к заместителю:
– Всё, Котёночкин, отдыхай. У тебя пятьдесят минут, должен выспаться!
Лейтенант молча кивнул, разложил плащ-палатку и, улегшись на неё – через минуту ровно засопел. Савушкин искренне позавидовал такой мгновенной способности засыпать – эх, молодость, молодость…
На востоке ощутимо светлело. Да, июль, ночь коротка… Зато тепло. Вон, бойцы в одних кителях как упрели! Сопят вовсю, умаялись, черти… Так, в Серакув этот надо зайти с востока, а еще лучше с юга. Не с севера, не с северо-запада. А лучше заехать. Машину бы… Но это малореально. Машину захватить, конечно, дело плёвое, водителя – в штаб Духонина, Некрасова за руль… Одна беда – машины наверняка тут наперечёт, староста мгновенно узнает местный самоход. А идти на познаньскую трассу – это ещё один день убить. И не факт, что всё получится, там движение активное, дорога Берлин-Варшава… Ладно. Решим по ходу пьесы.
Тишина-то какая, Господи! Лес пошёл смешанный, дышится легко. И как-то ощутимо охота пожрать… Ну да это через полчаса. Разбудим бойцов, позавтракаем – и марш-марш в обход этого Серакува.
Как там Тимоха? Последнее письмо от него было в начале июня, с Первого Белорусского. Раскрывать дислокацию частей в письмах нельзя, но, по парочке верных примет – дивизия их стояла где-то на юге Белоруссии, Гомель, Речица… Сейчас уже небось под Слуцком. Пишет, что назначен старшим ветеринарным врачом полка… Старший лейтенант. Тимошка-Тимофей, братишка ты мой… Никого у него не осталось, кроме брата. НИ-КО-ГО… Дай Бог младшему дожить до Победы! У врача всяко больше шансов, чем у пехотного Ваньки-ротного… Хотя в мае сорок второго и ему досталось, когда их дивизия чуть не наполовину вымерзла под Кандалакшей. Писал тогда, что кони их спасли, сгрудились и не дали замёрзнуть, а стрелковые роты получили сполна и с перебором. Чуть не тысяча бойцов замёрзла. И такое на войне бывает…