Парень с границы
Шрифт:
— Только не забудьте про меня, когда будете делить доходы, — вставил доктор с едва заметной улыбкой и тоже положил руку на плечо Рикардо. — Если ты сильный человек, а я думаю, силы в тебе хватает, то ты никогда не пожалеешь о сегодняшнем дне, — сказал он ему, переходя на «ты». — Но если вдруг окажешься слабаком, то угрызения совести будут терзать тебя до самой смерти. Желаю удачи, Рикардо… Манкос!
И все трое рассмеялись. Правда, смех Рикардо почему-то прозвучал несколько истерично.
Глава 13
ЧТО ПОЛУЧАЕТСЯ, КОГДА ИГРАЕШЬ
Городок Эль-Реал можно было назвать скорее мексиканским, нежели американским. В нем больше ощущался мексиканский дух. Во многом поэтому положение сеньора Эдгардо Манкоса никоим образом не зависело от его бизнеса. Он был владельцем крупного игорного дома и жил среди избранных на высоком холме в дальней части города. Во всем Эль-Реале не было человека более уважаемого, чем дон Эдгардо. Торжественный фасад его огромного особняка словно бы свидетельствовал о характере владельца, а солидная внушительная внешность самого сеньора Манкоса еще больше подкрепляла сложившийся образ.
Кроме того, он считал, что его хозяйство должно производить впечатление абсолютной элегантности. Весь персонал игорного дома был отлично вышколен и держался с молчаливым достоинством. Прислуга бесшумными тенями скользила по залам и апартаментам особняка, в то время как дон Эдгардо напоминал сказочного кудесника: стоило ему взмахнуть рукой — и перед ним, словно по волшебству, как бы из ниоткуда возникали слуги.
В тот день он только что поднялся после сиесты, которой придерживался с истинно мексиканской регулярностью. Сама церемония происходила следующим образом.
Для начала в комнате, расположенной этажом ниже, дворецкий, который к тому же был неплохим музыкантом, начинал тихонько играть на скрипке. Когда спокойная мелодия постепенно начинала проникать в сознание спящего хозяина, в его спальне появлялся слуга, неся в руках серебряный таз с прохладной водой, мягкое полотенце, халат и большой веер. Он смачивал водой руки и лицо хозяина и принимался обмахивать его опахалом, пока влага окончательно не испарялась. А тем временем музыка, доносившаяся снизу, становилась все громче и громче. Затем слуга растирал полотенцем лицо и руки дона Эдгардо, подносил ему цигарку, которую тот неторопливо выкуривал, и уж потом с помощью слуги вставал с постели — процедура эта неизменно проходила с должной медлительностью, чтобы кровь случайно не ударила в голову сеньора Манкоса. Все так же ведомый слугою, он появлялся в дверях спальни и спускался по лестнице уже с обычной улыбкой на лице, в бодром расположении духа, хотя его бодрое и веселое настроение всегда имело границы.
В тот день церемония пробуждения была как раз в самом разгаре — пышное опахало охлаждало благородную кровь дона Эдгардо до нужного состояния, — когда звуки скрипки вдруг прервались и вскоре после этого, торопливо постучавшись в дверь, на пороге появился дворецкий собственной персоной.
Манкос был так рассержен, что потерял дар речи. И только бросил ледяной взгляд на дворецкого, который, заикаясь, проговорил:
— Ради бога, простите, сеньор. Пришел сеньор доктор.
— Пошел вон вместе
— Доктора Клаусона, сеньор.
При этих словах глаза Манкоса вдруг открылись. Он вскочил с постели и зашагал к двери; слуга, неистово размахивая полотенцем, поспешно последовал за ним.
— Ах доктор! — воскликнул дон Эдгардо, в нерешительности остановившись на верхней ступеньке лестницы.
Во всем мире только один человек знал о том, какое влияние имеют на него доктор Хамфри Клаусон и Уильям Бенн. Этим человеком был дворецкий, и сейчас, с подозрением посмотрев в его сторону и увидев на его лице выражение неподдельного беспокойства, дон Эдгардо сказал себе, что, по крайней мере, здесь нечего бояться измены. В глазах дворецкого он прочел искреннюю озабоченность и готовность услужить хозяину, даже если для этого потребуется с ножом в руках встать на его защиту!
Дон Эдгардо спустился вниз по лестнице, а доктор поднялся ему навстречу, чтобы поприветствовать. Манкос выдавил из себя улыбку, которая тут же исчезла, как только руки их слились в рукопожатии.
— Насколько я понимаю, доктор Клаусон, ваш визит в мой дом вызван чем-то очень важным и безотлагательным?
— Да, действительно, — подтвердил доктор, — есть кое-что, что касается вас больше, чем кого бы то ни было на всем белом свете.
— И что же это, позвольте узнать? Хотите цигарку?
— Нет, с вашего позволения, я раскурю сигару.
Дон Эдгардо пожал плечами и намеренно отвесил вежливый поклон, чтобы скрыть свои чувства.
— Пожалуйста, пожалуйста!
— Дело касается вашей семьи, — проговорил доктор, выдохнув первое облачко едкого дыма.
— Вот как?
— А именно той ее ветви, которая теперь живет в Мексике.
— Все Манкосы живут в Мексике, за исключением нескольких членов семейства, находящихся в старинном особняке в Мадриде.
— Вы по-прежнему содержите там особняк?
— Да, содержим, — подтвердил дон Эдгардо, многозначительно взмахнув рукой. — Мы всегда считали, что по меньшей мере кто-то один из нашего рода должен находиться поближе к королю Испании.
— Ну что ж, резонно. Полагаю, это один из старейших членов семейства?
— Старейший. Дон Феликс. Мой брат Хосе Манкос жил там несколько лет до того, как переехал в Мексику.
— Он ваш старший брат?
— Да. Сейчас он живет в мексиканских прериях.
— В сущности, то, о чем я хотел поговорить с вами, касается именно его, — объявил Хамфри Клаусон.
— Да возможно ли это?
— Полагаю, да. Ибо, как мне кажется, это его сын находится сейчас здесь, в городе.
— Его сын?! В Эль-Реале?..
— Вот именно.
— Это исключено! У него был всего один сын, который, насколько мне известно, умер несколько лет назад.
— Не думаю, что я ошибаюсь, — невозмутимо продолжал доктор. — А теперь я хотел бы обратить ваше внимание на тот факт, что ваш брат Хосе лет двадцать назад был женат на…
— Это было двадцать пять лет назад, друг мой.