Пари
Шрифт:
– Сегодняшняя ночь чуть ли не единственная за последнее время, когда есть за что выпить. Большинство сдается на полпути. Все здесь собираются только ради одной цели - встретиться с будущей звездой.
– Ты был единственным в этой толпе, кто мне был нужен, - говорит Хейли, сжимая мне плечо, и оглядывая толпу, которая сплошь состояла из знаменитостей.
– Не верю своим глазам - как много тут известных людей. Я думала, тут будут только музыканты.
– Им нравится обсуждать дела под громкую музыку и алкоголь. Управляющие,
– Это … Аннабель Черч?
– Хейли указывает на девушку в прозрачном платье, протискивающуюся к выходу.
– Да. Вероятно она здесь в надежде, что платье поможет ей получить средства для записи следующего альбома.
Хейли внезапно поворачивается ко мне, с удивленными глазами.
– Но… она же так популярна.
– И запросы у нее соответствующие. Все меньше людей хотят связываться с ней после ее записей в Твиттере. Забудь о ней, тебе нужно сосредоточиться на людях, у которых есть настоящий талант. На ком-то вроде Рекса Бентли вон там. Он гениален.
Я поднимаю бокал в его сторону, и он любезно возвращает мне мой жест.
– Парень-легенда. У него уже несколько величайших записей, и он по-прежнему выглядит лучше чем…
Я замолкаю, увидев выражение лица Хейли. Она вся побледнела. Даже ее губы приобрели леденящий оттенок белого.
– Пошли отсюда.
– Что?
– Пожалуйста, Брандо. Давай уйдем.
– Но все хотят поговорить с тобой! Ты уже набрала столько контактов, сколько большинство музыкантов не смогли за всю свою карьеру, а мы едва ли поговорили с половиной присутствующих здесь. Кроме того, ты даже не допила свой кокте…
– Я ухожу. Ты можешь оставаться здесь. И не уговаривай меня опять. Пожалуйста.
– Хейли, - говорю я, наклоняясь к ней, чтобы взглянуть в ее глаза, прозрачные и расширенные, будто ее накачали наркотиками.
– Что случилось? Тебе плохо? Хочешь, давай…
Но она не позволила мне закончить фразу и бросилась пробираться сквозь толпу, с такой скоростью, будто ее преследуют. Я смотрю ей вслед, пытаясь придумать логическое объяснение ее изменений, но сдавшись, со звоном опускаю свой бокал на ближайший стол и следую за ней.
Хейли
Брандо выносит теплый плед из своего лофта на широкий балкон и накрывает им мои плечи.
– Спасибо, - говорю я дрожащим голосом, но только лишь слегка от холода. Это первое слово с того момента, когда Брандо поймал меня, убежавшую с шоу. Он тогда крепко обнял меня, усадил в машину и привез в свой лофт.
– Уверена, что не хочешь вернуться внутрь? Я могу приготовить тебе согревающий напиток. Или что-нибудь поесть?
– Нет, - говорю я, уставившись на размытые, красные и белые огни автомобилей, стоящих в пробке.
– Мне нужен свежий воздух.
Брандо поправляет плед, чтобы мне было более уютно. Это было так приятно, что
– Ну, - аккуратно он начинает разговор, будто я его пациент, - расскажешь мне, что произошло?
Я снова напрягаюсь, вспоминая этот момент.
– Он смотрел на меня, - бормочу я, сжимая челюсть.
– Кто? Рекс? Ну, да. Он смотрел на нас. Это из-за него?
– Он смотрел на меня, - говорю я в том же тоне, - и он не узнал меня.
Брандо делает небольшую паузу и вновь говорит:
– Хейли, не забегай вперед. Сегодня был замечательный вечер, но это только начало. Нужно время, чтобы люди начинали узнавать тебя. Надо еще…
– Ты не понимаешь, - говорю я, в ярости поворачиваясь к Брандо, - Рекс Бентли - мой отец.
Точеная челюсть Брандо просто отвисла в этот момент, еще чуть-чуть и пробил бы пол.
– Что? Погоди… Я не понимаю. Ты уверена?
Я медленно киваю и вновь поворачиваюсь, чтобы смотреть в ночь, опираясь на перила.
– Это было сразу после его “синего периода”, когда он выпустил свои альбомы в Европе. Он приехал в Лос-Анджелес, купил огромный особняк, гору кокаина и снова начал выпускать хиты. Моя мама тоже была музыкантом. Она мечтала выпустить совместный альбом, но в итоге она пела как бэк-вокалист. Она понравилась ему, он записал с ней несколько песен, но в основном она просто помогала ему. И он сделал ее своим ассистентом.
Брандо до сих пор стоит с растерянным видом, потом произносит:
– Но он же был женат тогда…
– Да, - выпалила я с горькой усмешкой в голосе, - был. Вот почему он ее уволил тогда, потому что она забеременела. Он дал ей тысячу долларов и сказал ей, чтобы она “позаботилась об этом”.
– Вот, черт, - проговаривает Брандо с нотками гнева и недоумения.
– Потом родилась я, - продолжаю я, чувствуя, как накатывает ком к горлу и начинает щипать глаза, - мама прислала ему мою фотографию. И написала письмо, где рассказала, где мы живем, и как с нами связаться. Но он так и не ответил на письмо.
Рука Брандо крепко обнимает меня, но даже нахлынувшее чувство защищенности, заботы не может снять ту боль, которая колет меня изнутри. Он нежно вытирает мои слезы.
– Мама решила все мне рассказать, когда мне исполнилось двенадцать лет. К тому времени я уже была, - я замолкаю, чтобы проглотить боль, - я уже была влюблена в музыку. И я уже сделала выбор, что посвящу свою жизнь только музыке. Эта новость для меня была просто ошеломляющей, - я едва выговаривала слова, заикаясь и рыдая, - это было просто удивительно - что именно он мой отец. Я чувствовала огромную пустоту из-за того, что у меня не было отца, и я уже была согласна на любого, лишь бы был. На какого-нибудь неудачника или пьяницу, любого. И вместо них оказался он. Это сделало меня такой сча..сча..счастливой.