Париж слезам не верит
Шрифт:
– Мадемуазель, сделайте милость, – обратился он к Аграфене. – Достаньте носовой платок и аккуратно, слышите, аккуратно возьмите нож.
– Зачем? Это не наше. – Толстая непонимающе хлопала ресницами. – Кто-то потерял. Будет искать…
– Сударыня, на вас только что покушались. – Генералу хотелось взвыть от досады. Ну что же она такая дура! И притом, видимо, славная дура. Не бросает его, пытается помочь.
– На меня? – Аграфена сделала большие глаза. – Вы шутите?
– Пойдемте отсюда. – Закревский решительно заковылял прочь,
Спутники удалились от гор, пересекли Сенатскую площадь. И тут не дожидаясь, пока он возьмет сани, Аграфена подняла муфту и звонко закричала:
– Извозчик!
«Бог мой!» – обомлел генерал. Она еще и извозчиков сама останавливает. Ну, ниже некуда! Графиня Толстая! Драть нужно не ее, а папеньку!
Между тем извозчик явился, как по мановению волшебной палочки.
– Садитесь, мы быстро доедем. Вы где живете?
Арсений уже ничему не удивлялся.
– Вообще-то это я должен вас отвезти, а вы – испытывать неловкость, что находитесь в карете с малознакомым мужчиной.
– Разве мне было дурно? – парировала Аграфена. – Кстати, что с вами? От вас вином не пахнет.
– Это контузия, – без всякого удовольствия признался генерал.
– Ого! – Мадемуазель Толстая сделала страшные глаза. – Вам повезло. У моих подруг Олениных брата так шарахнуло, что он до сих пор в беспамятстве, не может говорить и мочится под себя.
– Я не мочусь под себя, – побагровел Арсений. «Дайте мне этого папеньку, я его удушу собственными руками!»
– Ну так где вы живете? – повторила нимало не смущенная Аграфена. – Я же вижу, вы весь зеленый. Поедемте. А не то вам сейчас опять станет плохо, и неизвестно, куда еще этот извозчик вас завезет. Завтра в газетах напишут, что в лесу нашли генеральский труп, и я буду по гроб жизни казниться, что бросила вас.
Арсений сдался.
– Вас не смущает, что вы едете на квартиру к холостому мужчине? – уже откинувшись на подушки, спросил он. – Трогай на Галерную!
– Господи, да разве бы я поехала к женатому? – всплеснула руками Толстая. – У меня совершенно иное воспитание. Моя матушка, если хотите знать, была из старообрядцев, дочь заводчика Дурасова, несметно богатая. Я и креститься, как они, умею. – В подтверждение она осенила себя широким двуперстным знамением. – Так вот, матушка по своей вере отличалась исключительной строгостью…
– Жаль, что ваша maman рано скончалась, – слабым голосом отозвался Закревский.
– Откуда вы знаете? – поразилась Аграфена.
– Заметно. Нож вы взяли?
Толстая продемонстрировала платок, с завернутым в него предметом.
– Вот уже приехали.
Арсений настоял на том, чтобы самому заплатить извозчику.
– Как хотите.
Не без ее помощи он поднялся по лестнице на второй этаж, где заспанный денщик открыл дверь на настойчивый стук Аграфены.
– Эй, ты, – цыкнула на него графиня. – Живо за доктором!
Закревский
– Это бесполезно. Не стоит. Он ничем не поможет.
– Пусть придет, – потребовала капризная гостья. – Не разломится. А вы ложитесь на диван.
Она огляделась по сторонам. Квартира явно не произвела на нее впечатления. Слепой, темный коридор. Три комнаты: кабинет, спальня, столовая. Чуланчик для денщика.
– Бедненько вы живете, – протянула Аграфена.
– Я не богат, – с достоинством оборвал ее Закревский.
– А я богата, – простодушно отозвалась гостья. – И что? Не в деньгах счастье.
После недавней истории с Петроханом генерал был готов поверить.
– В чем же, по-вашему, счастье, Аграфена Федоровна?
– Не знаю. – Толстая задумчиво глядела на улицу. День начинал сереть, на небе собирались тучи. – Некоторым его не положено.
– Вы говорите странные вещи, мадемуазель. – Закревский впервые внимательно всмотрелся в ее нарочито беспечное лицо. – Сколько вам лет?
– Восемнадцать. А вам?
– Тридцать три.
– Хорошая разница.
– В каком смысле?
– Ни в каком. – Она делано рассмеялась. – А скажите, неужели вам до сих пор хочется жить? При таких-то болях?
– Кому же не хочется?
– Многим, – уклончиво ответила гостья. – Зовите меня Груша.
– Не могу, – развел руками генерал. – Мы с вами до сих пор не представлены. Вы явились ко мне в штаб без приглашения. Так делают только в крайних обстоятельствах, оправданных смертью кормильца и отсутствием родственников. Нас должны были представить хорошо знакомые люди. Представление является поручительством порядочных намерений сторон.
Аграфена вздохнула.
– Какая скука! Вы всегда так живете: «порядочных намерений сторон»? – передразнила она. – Ну и где эти «порядочные стороны» были сегодня, когда вы лежали на снегу? Посчитали недостаточно «порядочным» для себя подойти и посмотреть, не помер ли человек? Кстати, – ее лицо на мгновение стало серьезным, – форма, насколько я помню, говорит сама за себя и в представлениях не нуждается? И что? Кто-то вспомнил об этом?
Мадемуазель Толстая процитировала строку из правил Благородного собрания и с вызовом смотрела на генерала. Гостья вдруг перестала казаться ему такой уж простодушной. Выходит, она намеренно нарушала светские приличия?
– Зовите меня Грушей, – настойчиво повторила девушка. – А я буду называть вас так, как вы пожелаете, даже «ваше высокопревосходительство», если лично вам это будет приятно.
– Хорошо, – вздохнул Закревский. – Можете называть меня Арсением. Это, в конце концов, не важно. Груши растут на дереве. А у вас прекрасное имя – Аграфена. Положите нож на стол и подумайте, пожалуйста, кто мог желать вам смерти?
На лице мадемуазель Толстой отразились страшные мыслительные усилия. Она наморщила лоб, а кончик носа у нее несколько раз дернулся, как у кошки, почуявшей мышь.