Париж
Шрифт:
– Императрица Жозефина держала здесь всевозможных экзотических животных: страусов, зебр, даже кенгуру. Повторить это мы не сможем. – Он с улыбкой развел руками. – Сам парк был больше. И самый главный вопрос: что делать с растениями?
– У императрицы была оранжерея с редкими растениями из разных уголков мира, – вступила в беседу мать Мари. – А ее розарий изменил историю садоводства.
– Моя жена много знает о садах и растениях, – гордо вставил Жюль.
– Тогда вам, мадам, известно, что огромная коллекция роз императрицы была запечатлена художником Редуте.
– И ее лилии, –
– Какого рода сады есть у вас в Америке, месье Хэдли? – Мари тем временем улучила момент, чтобы завязать разговор с американцем. – Они похожи на то, что вы видели в Европе?
– Наши сады не так хороши, – легко ответил он. – Традиционно сад колониальной Америки небольшой, но ухоженный, с подрезанными кустами и геометрически выверенными дорожками. Я бы сказал, что это более скромная версия того, что можно увидеть в некоторых французских шато или старых английских замках. У моих родителей в Коннектикуте есть такой сад возле дома. – Он улыбнулся. – И дома у нас скромные. У моих родителей тоже. – И он кратко описал обшитое досками здание, окруженное штакетником и старыми деревьями.
– Завораживающая картина, – сказала Мари.
– Да. Но совсем не французская.
– Почему же так?
– Я заметил, что в Европе люди стремятся обнести свои дома стенами. Они защищают свою частную жизнь так, как раньше защищали крепости. А еще большие дома призваны подчеркнуть высокое положение в обществе и влияние обитателей. Большие плантации на Юге несут сходную функцию, но на Севере установились более демократические традиции. Там никогда не было так называемого сеньора-землевладельца, равные в правах граждане собирались вместе, чтобы выбрать местное управление. Вокруг наших домов, больших или маленьких, стоят низкие заборчики. Для нас главное – быть хорошим соседом.
– Такие же идеалы несла Французская революция, – прокомментировал Жюль.
– Скажите мне, месье, ваш дом в Фонтенбло – это шато?
– О нет. Он расположен в селении. Но при нем удалось разбить очень красивый сад.
– А что ограждает сад?
– Высокая стена! – рассмеялся Жюль.
– Может, месье Хэдли следует посмотреть наш сад, – предложила Мари, – чтобы самому вынести оценку.
– Хорошо, мы договоримся об этом позднее, – сказал ей отец.
– На самом деле, – заметил Марк, – большинство французов знают об Америке только два слова: Лафайет и Буффало Билл. Я считаю, нам всем было бы полезно отправиться в Америку к вам в гости, Хэдли.
– Добро пожаловать! Мои родители будут очень рады хотя бы частично отплатить вам за гостеприимство. Приезжайте летом, и тогда мы все сможем посетить наш коттедж в Мэне.
– Коттедж? – повторила Мари. – Звучит так романтично. У него соломенная крыша?
– Когда американец вроде Хэдли говорит о летнем коттедже, – поспешил объяснить ее брат, – то он подразумевает нечто другое. Я видел фотографию коттеджа Хэдли. Это огромный, обшитый гонтом дом на каменистом побережье, по одну сторону от него море, по другую – озеро.
– Да, там красиво, –
– Вы плаваете по озеру на лодке? – спросила Мари.
– Да.
– Он принимал участие в гребных гонках, когда учился в университете, – сообщил всем Марк. – Вы же сами видите: он создан для гребли.
Затем разговор вернулся к красотам Мальмезона. На обратном пути Мари старательно отводила глаза от Хэдли, но, к собственному удивлению, осознала, что воображение рисует ей картину, как он гребет на лодке через бурное американское озеро в расстегнутой рубашке и ветер треплет его густую шевелюру.
И еще один участник той поездки возвращался домой, погруженный в мысли, но у него были совсем иные заботы.
Он думал о том, как за четыре дня научиться играть в шахматы.
Первый вечерний визит Фокса прошел великолепно. Перед ужином он мило поболтал с Мари и ее матерью и поиграл со щенком – совершенно по-семейному.
За столом он увлекательно рассказывал о своем детстве в Англии и о каникулах, проводимых в суровой Шотландии. Разговор на время принял серьезный оборот: они с Бланшаром коснулись яростных споров в газетах из-за «дела Дрейфуса». Но затем Фокс поведал историю о двух братьях, которые перессорились из-за Дрейфуса и стали судиться, и это было так абсурдно, что никто не удержался от смеха.
После еды хозяин и гость уселись за шахматную доску. Игра шла почти на равных, в чем они оба согласились, но в конце концов верх одержал Фокс. Его победа доставила Жюлю даже больше удовольствия, чем если бы выиграл он сам.
– Требую реванша на следующей же неделе, – заявил он.
– Я смог бы прийти в среду или в пятницу, но не в четверг, – ответил Фокс. – В четверг я собираюсь в Оперу.
– Тогда среда, – быстро принял решение Жюль и едва заметно кивнул жене.
– Ужин подадут в восемь, – сказала она с радушной улыбкой.
Два дня спустя Мари застала отца за чтением учебника по шахматам.
В субботу Мари отправилась навестить тетю. В отличие от прочих родственников, тетя Элоиза не хотела селиться в модном и дорогом районе. Ее просторная и светлая квартира находилась к югу от Латинского квартала, недалеко от Люксембургского дворца. Стены были увешаны картинами – по большей части кисти членов барбизонской школы и импрессионистов. Все эти полотна приобрела сама тетя Элоиза. Племянницу она встретила с радостью и хотела узнать все ее новости.
– Что с месье де Синем? – спросила она.
– В последнее время мы ничего о нем не слышали. Папа говорит, он взял дополнительный отпуск из полка, чтобы заняться отцовскими делами и поместьем.
– А как ты относишься к нему?
– Мне лестно думать, что он, возможно, испытывал ко мне интерес.
– И что это может возобновиться.
– Он очень благовоспитанный человек, но я совсем не знаю его. Это все, что я могу сказать.
– Появились ли у тебя другие варианты?
– Если и появились, то мне об этом не говорили. Тетя Элоиза, – продолжила Мари, – скажите мне, пожалуйста, из-за чего поссорились папа и Марк?