Парни
Шрифт:
Заворготделом сел на стол рядом с комсомольцами и закурил, а секретарь поднялся из-за стола и стал сурово оправдываться. Отсек объяснял, что каждый час нескончаемо дорог его ребятам, говорил, с каким самоотверженным героизмом возводят они себе жилье, что недостает материалов, и как они ночами подбирают материал подле цехов и людскою силою подвозят по рельсам к профтехкомбинату, и как, наконец, он, отсек, связан самыми корнями совести с задачами успешного выполнения жилищных планов.
— Ты стрекулистов и воров разводишь, — сказал на это заворготделом. — Ты попадешься нам,
— Больше двух сотен не дам, — сказал секретарь сокрушенно.
— Дашь и больше, — возразил заворготделом, продолжая раскуривать.
— Двадцать человек у меня пойдут на бараки, сорок человек заняты сегодня распространением займа, несколько человек больны, потом в отпуску, часть ушли в кино, а девчата на какой-то женский митинг собираются. Больше трех сотен никак нельзя дать.
— Довольно трепать языком, — закричал заворготделом, — довольно разводить фигли-мигли. Сами грамотные. Накручивай, Гаврила, время не ждет, время перегонит тебя, хватишься, да поздно будет. Подчиняешься ты оргбюро или нет, признаешь ты дисциплину или в корне отвергаешь? Ну?
Секретарь цветисто выругался и сказал сидящим:
— Сообщить моментально по мастерским, тем, кто еще не ушел, чтобы в шесть часов были на соцгороде, чтобы знали, что штурмуем сегодня, а не юбки рвем. Дисциплина в первую очередь. А потом бегите за ушедшими, накройте их в столовой тепленькими и решение ячейки доведите до каждого члена в отдельности. Понятно али нет? Али повторить? Так повторения никто не дождется. Позвать сюда Сиротину!
Заворготделом спокойно курил и уж больше не вмешивался в дела отсека. Приходили люди, быстро выслушивали распоряжения и отправлялись на агитацию. Потом явилась Сиротина, миловидная девушка-чернявка, которую Иван встречал на Оке и которая судила его с женой в клубе. Она спросила:
— Что за вихрь?
— Девчатам молви, — сказал секретарь, — пусть готовятся к штурму. Срок для обеда есть. Пусть наедаются как хотят, но помнят: шесть часов. Дело не ждет, к пуску завода соцгород приводить в порядок надо. Надо или нет?
— Дело ясное.
— А раз ясное, то вполне надеюсь, что весь твой состав беспорточной команды налицо будет.
— Не отстанем от вас, — ответила та, — тоже хлеб едим и партии служим.
Заворготделом вышел после этого из профтехкомбината, вразвалку, неторопко пошел на завод и грязь старательно обходил, на лужи не натыкался.
— Дело заварено и заверено, — сказал он Ивану. — Тебе только людьми управлять и держать ухо востро. Чтобы не дезертировали, шуры-муры на работе не разводили, курили бы меньше и тому подобное.
— А то как же, — согласился Иван. — С этим народом гору своротим.
С шести часов пополудни молодежь стала трудиться в квартале социалистическою юрода.
А безлунным вечером двигалась потом колонна в тысячу человек шумливо и тревожно. То и дело цигарками попыхивали, так что Ивану приходилось останавливать сборище и напоминать об опасности пожара. Попадали в канавы, задевали ногами о бочки цемента, о шпалы, о
Предстояла огромная работа. Канавы как следует не были засыпаны, кучи земли грудились где попало, валялась щепа, пустые бочки, проволока, сотни поломанных носилок.
Рабочий табор с гиком осел на землю в ожидании, Иван пошел искать хозяйственников. В конторе их не оказалось, хотя двери были открыты настежь, и в темноте Иван нащупал книги и бумаги на столе. Чтобы долю не задержать ребят, начинающих роптать, он пустился на розыски администратора. Застал одного в квартире. Тот ложился уже спать. Иван обрушился на него.
— Голова ты садова, объявились люди с готовностью сверхурочно поработать, а вас черт не разыщет. Я же вам звонил со второго участка.
— Знать не знаю, — ответил администратор, — никаких я звонов не слышал.
— Так ведь мне же ответили, что нас встретят здесь.
— Может, и отвечал мой начальник, а я ни при чем.
— А начальник разве не передавал тебе ничего?
— Ни единого звука.
— Ротозеи, губители! Вам и дела нет. Говори, куда начальник делся, или я приведу всю нашу армию, и мы тебя на воздух вознесем!
— Начальник поехал в город по надобности, — ответил администратор и добавил насмешливо: — А может быть, по своим делам. Он еще, наверно, в гараже, не успел отъехать.
Иван побежал в гараж. И верно, застал там начальника. Тот хотел садиться в автомобиль, чтобы ехать в город.
— Лопаты готовы? — спросил Иван, не поздоровавшись. — Носилки припасены? Рукавицы присланы?
Начальник вздохнул, поглядел на ожидающий его автомобиль, на фонарь, льющий свет неудержимо, и ответил виновато:
— Запамятовал. Чертовщина какая! И в голову не пришло, что сегодня штурмовики. Невдомек.
— Вам невдомек. У вас что же на разуме? Штурмовики тоже отдых любят и спать хотят. Но ждут. Понятно это вам или не понятно?
Начальник молча вошел в гараж и позвонил по телефону, Иван понял из переговоров, что о лопатах, о носилках, о рукавицах речь только что зашла. Начальник сокрушался, и его лицо выражало полное недоуменье, даже испуг и явное недовольство. Иван угадал, что недовольство это росло не из того вовсе, что ребята остались без призора. Может быть, начальник опаздывает в театр или на приятельскую пирушку. Наверно, это его и заботило. А Иван заботился о другом: как будут галдеть ребята и ругаться, как попадет ему от них за «несогласованность дела с хозяйственниками».
Наконец начальник облегченно заявил:
— За лопатами, милый человек, надо сходить на склад, я созвонился с кладовщиком.
Иван пошел к товарищам и повел их к складу. Кладовщик долго не приходил, и штурмовики опять расселись, ждали его и непристойно шутили. Кто-то сказал:
— Эх, Расея, моя Расея, недаром Есенин про тебя унылую песню сложил.
— Теперь нет России, а Эсэсэрия.
— Как хочешь назови, а смысл один: любим проволочку, посидеть, поскрести за ухом, почесать в затылке, шляться туда-сюда. Вешать бы таких, честное слово!