Парус любви
Шрифт:
– А какое платье вы наденете сегодня, леди Ри Клэр? – спросила Кэнфилд, искусно скручивая длинные пряди в тугой узел.
– Светло-зеленое парчовое, – ответила Ри, вручая Кэнфилд длинную зеленую бархатную ленту и букетик искусственных цветов, чтобы служанка вплела его в почти законченную модную прическу, ее творение, которым она справедливо гордилась.
– Было бы очень жаль, миледи, если бы вы замарали такое хорошенькое платье на пикнике, – неодобрительно заметила служанка, рассматривая непокорный соломенный локон, который выбивался из узла.
– Но ведь пикник будет только завтра, Кэнфилд, – сказала Ри, падевая на тонкий палец усыпанное бриллиантами и сапфирами изящное кольцо в форме полумесяца. Это кольцо подарили ей родители на семнадцатилетие.
– Пикник состоится сегодня, – поправила ее Кэнфилд, подходя к гардеробу
– Я очень рада, что они уже прибыли, это просто замечательно. Но я все-таки надену зеленое парчовое платье, Кэнфилд, – непреклонным тоном заявила Ри, зная, что малейшая уступка с ее стороны может быть чревата неприятными последствиями. – Я же не маленькая девочка, которая обливает свое платье какао.
– Хорошо, миледи, по я не знаю, что скажет ее светлость, – вынуждена была капитулировать Кэнфилд, глядя ла упрямо выставленный округлый подбородок своей госпожи. – Для девушки вашего возраста у вас слишком глубокое декольте. Я говорила швее, но она меня не послушала, – ворчливым тоном продолжала Кэнфилд, фырканьем выражая свое презрительное отношение ко всяким лондонским швеям, которые приезжают шить гардероб ее светлости и дочери. – Да и не до того ей было, все таращила свои коровьи глаза на его светлость и осматривала Камарей. Разве тут прострочишь правильный шов? Я ее хорошенько пропесочила, да что толку...
Ри Клэр не стала слушать продолжение этой тирады, которая грозила перейти в нескончаемый монолог, ибо Кэнфилд имела свое личное мнение по поводу всего, что происходило в Камарее, да и в любом другом месте. Ри Клэр торопливо надела зеленое платье, делая глубокие вдохи, в то время как Кэнфилд туго зашнуровывала ей корсет, прежде чем расправить платье на талии. Она слегка нахмурилась, когда Кэнфилд, угрожая, что не выпустит ее из комнаты, настояла на том, чтобы прикрепить кусок ткани на самом верху корсета, чтобы туда не бросал любопытствующий взгляд мужчина или, упаси Боже, его светлость. Но в конце концов Ри все же удалось ускользнуть от слишком назойливой заботы служанки, и она вышла, тогда как Кэнфилд стала с довольным видом убирать спальню. В Длинной галерее – так называлась узкая, похожая на коридор комната, тянувшаяся почти во всю длину восточной части дома, – Клэр остановилась перед семейным портретом, написанным всего несколько месяцев назад. Картина висела в длинном ряду ей подобных, которые заказывались Доминиками в течение столетий. Все они были в резных позолоченных рамах, ярко выделявшихся на фоне темных дубовых панелей. Семья Доминик была изображена у подножия могучего дуба, на фоне туманного пейзажа. Герцог Камарейский стоял, прислонившись к искривленному стволу, поставив ногу на лежащее бревно. На ноге верхом сидел его младший сын Эндрю. На бревне – этом подобии скамьи – сидела, держа на коленях двойняшку-сестру Эндрю – Арден, герцогиня Камарейская, ее стеганая бледно-желтая юбка ярким пятном выделялась среди преобладавшей на картине зелени. С полотна на Ри Клэр смотрело и ее собственное бесстрастное лицо. Она примостилась у ног матери, широко разметав свою голубую сатиновую юбку. Фрэнсис выглядывал из-за плеча матери, тогда как Робин сидел на корточках перед ним; тут же шаловливо возились два спаниеля.
Задержавшись еше на миг перед картиной, Ри Клэр пошла дальше, каждый раз замедляя шаги перед знакомыми портретами. Одним из них был портрет ее прабабушки, покойной вдовствующей герцогини, которая, по словам ее матери и отца, была женщиной очень властной, склонной управлять всеми, кто находился в сфере ее влияния. Ее светлость Клэр Лоррен Доминик, герцогиня Камарейская, дочь французского графа, рожденная, чтобы управлять герцогскими поместьями повелительным кивком красиво завитой, величественной головы, властвовала железной рукой. Это, однако, не вредило ее женственности, подумала Ри Клэр, подходя ближе, чтобы лучше рассмотреть троих золотоволосых детей, стоящих вокруг кресла прабабушки. Это были отец и два близнеца: его двоюродный брат и сестра. С улыбкой представляя себе отца совсем еще мальчиком, Ри прошла дальше, остановившись перед своим любимым портретом: на нем был изображен ее предок в камзоле и чулках, в жабо под бородатым подбородком. Красивый дьявол, подумала Ри, слегка мрачнея при воспоминании о его весьма сомнительной репутации. По слухам, он командовал капером на службе у Елизаветы I и прибавил награбленное испанское золото к семейной казне Домиников. Ри Клэр рассматривала его мечтательным взглядом, раздумывая, каким на самом деле был этот искатель приключений, ее предок.
Укоризненно покачав головой с воткнутым в волосы цветком, она взглянула на свои золотые, в виде подвески часы, вспомнила об остывающем завтраке и пошла быстрее. Когда она подошла к самому концу Длинной галереи, дверь резко отворилась и в открытый проем вбежали весело хохочущие детишки. Заметив, что в галерее кто-то есть, они остановились, но, узнав Ри, побежали дальше.
– Ри, Ри! – приветствовал ее хор высоких возбужденных голосов.
– Доброе утро, – ответила Ри Клэр, с любопытством к ним присматриваясь, потому что вид у них был явно виноватый и она достаточно хорошо знала своих двоюродных братьев и сестер, чтобы заподозрить что-то неладное. – А что вы там прячете за спинами? – поинтересовалась она.
– Это секрет! – крикнула семилетняя Маргарет и тут же прикрыла рот своей испачканной ручонкой.
– Мэгги, – предостерег ее брат, сердито сверкаясвоими серыми глазенками из-под рыжих бровей.
– А я не скажу. Ни за что не скажу, – пропел Джон, самый из них младший.
– А ну, – поторопила Ри Клэр, протягивая руку и улыбаясь. – Скажите мне, вы знаете, что я умею хранить секреты.
– Она никогда не ябедничает, вы знаете, – улыбаясь, подтвердила девятилетняя Анна. По ее веснушчатому лицу было хорошо видно, что они восхищается своей двоюродной сестрой.
– Ладно, – сказал Стюарт с комичной серьезностью, свидетельствовавшей, что он колеблется. – Я думаю, все будет в порядке, но ты должна обещать, что ничего не скажешь, обещай.
– Вот вам крест, – торжественно произнесла Ри Клэр и с удивлением увидела, что к ней, ладошками вверх, протянулись четыре ручонки. На каждой ладошке лежал кусок теплого вишневого пирога.
– Это для Робина, – тоном заговорщика сказал Джон. Стюарт хотел его остановить, подтолкнув локтем, но опоздал.
– Вот это сюрприз! – рассмеялась Ри Клэр. – И как я не догадалась, что и тут не обошлось без него? И что же он такое затеял? – полюбопытствовала она.
– Каждый из нас за кусок пирога сможет прокатиться на Шупилти, – с блестящими в радостном предвкушении глазенками ответила Мэгги.
– Ах, чертенок! – негодующе воскликнула Ри, зная, что в наказание за вчерашний проступок, в числе прочих наказаний, Робина лишили сладкого. – Если отец узнает, он как следует выпорет Робина. Надо же придумать такое! Заставить вас платить за то, чтобы прокатиться на его пони. Как вам удалось выклянчить пироги у миссис Пичем? Без ее разрешения из кухни ничего нельзя вынести. Или вы обошлись без ее разрешения? – Ответом было молчание. – Так я и думала. Ловкость рук – и никакого мошенничества, так, что ли?
– Ты обещала, Ри, что никому не скажешь, – напомнил Стюарт двоюродной сестре, не обращая внимания на сердитые искорки в ее глазах.
– Ладно, но скажите Робину, что из этой его затеи ничего не выйдет! – крикнула Ри пробегающим мимо ребятишкам. – И держитесь подальше от сада, если не хотите, чтобы и вам влетело.
«Прежде чем состоится пикник и все эти малыши улягутся в постели, – подумала Ри Клэр, – один лишь Бог знает, сколько еще шалостей могут они натворить».
Леди Мэри Флетчер спокойно сидела в прохладной тени высокого старого каштана, развесистые ветви которого защищали ее от яркого солнца, светившего с безоблачного голубого неба. Пальцы с зажатой в них иглой и ниткой как будто сами собой продолжали трудиться над вышивкой. Мысли были далеки от этой работы. Леди Мэри смотрела через широкие лужайки на великолепный дом вдалеке. Она знала, что первое впечатление от дома герцога Камарейского останется с ней навек. Его красота и великолепие, его богатейшая история – все это повергало всякого, кто его видел, в благоговейный трепет. И все же она никогда не завидовала тому, что ее сестра живет в таком доме, ведя образ жизни знатной дамы. Собственное жилище леди Мэри – Грин-Уиллоуз – было достаточно удобным. Количество слуг у них было минимальное, но вполне достаточное для обслуживания усадьбы и удовлетворения всех семейных нужд. Но Камарей, подумала леди Мэри, восторженно покачав своей рыжей головой, заслуживает настоящего поклонения.