Паруса в океане
Шрифт:
Астарт выбрался на берег, показав кукиш крокодилам, которые нежились на островке чуть ниже по течению, широко разинув пасти. Камнями отогнав бегемотов, он выудил из воды свой парус. Астарт решил сколотить плот.
Из плотной стены кустарника с шумом выдралась отвратительная свиная рожа и уставилась на финикийца ничего не выражающим взглядом. Астарт выхватил меч. Эта свинья была величиной с бегемота: примерно четыре локтя в длину и два в высоту. Уродливые наросты и огромные клыки вогнали финикийца в страх: быть распоротым этой свиньей, когда до моря рукой подать?" Астарт спасся бегством. Он залез в воду и принялся бросать в зверя камнями. Бородавочник победно прошелся у кромки зарослей и, полоснув попавшийся корень желтым клыком, удалился. Похоже было, что здешние звери не были знакомы с человеком.
Река за последним водопадом растеряла всю свою мощь и превратилась в покорное, ласковое существо. Астарт бесновался на плоту: ему нужно течение, скорость, ветер, а не спокойное плавание вдоль солнечных берегов, поросших светлыми, редкими лесами (за сходство с заброшенными парками их впоследствии назовут парковыми).
Все чаще стали встречаться селения ливийцев: явный признак побережья. Лесистые берега постепенно сменились заболоченными плоскими равнинами с редкими серыми скалами.
Хотя Астарт считал, что сезон дождей кончился, ночью его прополоскал сильнейший прохладный ливень. Перед рассветом, почувствовав признаки лихорадки, Астарт развел костер на плоту и уснул, убаюканный теплом и плеском речных волн.
Проснулся он от сильной качки, торопливо поднялся на ноги. Вокруг свинцовые волны с едва приметными гребнями, серое, низкое небо. Далеко, у самого горизонта, — неясная темная полоска берега.
— Океан! Я в океане!
Астарт трясущимися руками воткнул в паз между бревнами короткую мачту. Истрепанный парус наполнился ветром. Плот понесло к берегу, навстречу отливному течению.
Сознавал ли Астарт, что он совершил немыслимое — прошел неизведанный материк от моря до моря? Наверное, сознавал, ибо даже приступ лихорадки не смог убить его радости.
Часть пятая. возвращения
53. Пигмеи
Ораз устало опустился в глубокое кресло. Раздробленная в последней стычке с ливийцами рука ныла при малейшем движении, поэтому жрец вытянул ноги и застыл в неподвижности, стараясь унять боль.
Слуга-матрос принес низкий столик и одну-единственную игральную кость. Кормчие и их помощники напряженно молчали, сидя на истертых циновках. Тишину нарушал лишь простуженный кашель Ассирийца. Да Шаркар-Дубина громко сопел, действуя всем на нервы.
Наконец, Ораз протянул руку и зажал в кулаке кость.
— Ваал Всемогущий! Яви свою волю: дай нам решение в трудный наш час!
Раскатистый голос жреца заставил всех встрепенуться. Скорпион с необыкновенно серьезной физиономией прошептал молитву и подставил пустой кувшин. Кость гулко ударила о дно сосуда.
— Ваал! Да будет воля твоя силою! — воскликнул Ораз.
Скорпион долго гремел костью в кувшине, не отрывая взгляда от бледного, покрытого испариной лица Ораза.
— Давай, — прошептал жрец, и все зажмурились, боясь осквернить таинство недостойным взглядом.
Кость с дробным звуком прокатилась по деревянной поверхности стола. Тишина. И ветер оставил в покое снасти. И листва нависших над судами ветвей безмолствовала, словно тоже ожидая голоса с неба.
Ораз, не двигаясь, смотрел на серую, обмусоленную кость. Острый конец ее показывал приблизительно на юг.
— Назад… — прошептал жрец, и вдруг голос его окреп, — благодарю тебя, Ваал! Воздадим жертву и повернем назад, как ты нам повелеваешь. Ораз торжественно обратился к мореходам: — Люди истинной веры! Теперь можно уверенно сказать: мы вернемся к своим очагам живыми!
Кормчие и их помощники пали ниц, бормоча вразброд благодарственную молитву.
— Так спешите! Возрадуйте своих матросов благой вестью! Готовьтесь к празднику жертвоприношения, урожая и начала нового пути!
Ошеломленные проявлением небесной воли, финикийцы торопливо удалились. Ораз вышел из каюты. Воздух, пропитанный сыростью, жарой и запахом гнили, вновь покрыл все его тело нездоровой испариной. В густых ветвях над самой водой возились зеленые мартышки с белыми бородами. Грузная птица с большим рогатым клювом шумно снялась с верхушки мачты и уселась на расщепленном молнией дереве.
Корабль Агенора стоял в отдалении от остальных судов, привязанный канатами за стволы деревьев. На площадке кормчего — несколько неподвижных тел, накрытых лохмотьями.
Впрочем, палубы всех бирем были пустынны: все способные двигаться мореходы были на жатве. Вторая жатва в Ливии, третий год плавания, бесконечная эстафета трудностей и болезней.
Ораз заглянул в черноту люка, придерживая, как ребенка, разбухшую руку.
— Посвети.
Красноватый свет плошки выхватил из тьмы бородатое лицо стража, затем пленника — безбородое, бледное, гневное. Ноги и руки юноши были закованы в цепи.
— Что поделаешь, Мекал, — вздохнул жрец и поморщился от боли, — богам нужны жертвы, а ты самый красивый и юный среди нас. Боги любят лучшее.
— С каких пор, жрец, ты считаешь себя безобразным и старым? — голос Мекала звенел от негодования и едва сдерживаемых слез.
— Страх делает тебя дерзким. Могу ли я лгать? Веришь ли ты мне?
— Я тебе верил… долго верил!.. Я не хочу умирать! Не хочу!
— Смирись перед судьбой. Отойди в лучший мир с молитвой Повелителю жизни и…
— О Астарт, где ты? — юноша рыдал, колотясь о стену трюма. — Только ты всегда знал, что делать… только ты выручил бы меня! А все остальные трусы, трусы, трусы…
— Я видел сон. Безбожник стенает в лапах рефаимов. То вещий сон, ниспосланный свыше.
— Астарт и рефаимам свернет шеи!
Ораз, скорбно покачивая головой, сошел на берег по сходням. На него вихрем налетел Ахтой, постаревший и измученный лихорадкой.
— Одумайся, Ораз! Как можно довериться случайности? Нельзя поворачивать назад! И отпусти парня, ведь он такой же желтокожий, как и ты! Неужели…
— Плетей грязному шакалу! Как можно больше плетей, чтоб не смущал уши правоверных нечестивым языком!