Пасхальный парад
Шрифт:
— Я слишком стар, чтобы обращать внимание на то, узнал ли меня какой-то придурочный бармен, — заметил Джек, пока они пили теплое пиво за угловым столиком, подальше от посетителей, игравших в дартс. — И вообще, терпеть не могу американцев, приезжающих домой с пошлыми рассказами о прелестных английских пабах. Пошли отсюда.
Он привез ее на улочку, к мрачноватому дому, где они когда-то снимали квартирку в подвальном этаже, и, оставив ее у обочины, подошел поближе. Пока он долго стоял в раздумье перед домом, Эмили от нечего делать посматривала по сторонам. Улочка была такая тихая, что она слышала легкий стрекот и переключение
— Дурак, — наконец пробормотал он, возвращаясь к ней. — Ох уж эти воспоминания. Не стоило мне сюда приезжать, детка, только зря расстраиваться. Давай-ка выпьем. Чего-нибудь покрепче.
Но все пабы уже позакрывались.
— Ничего, — успокоил он ее. — За следующим углом есть клуб, называется «Передничек». Когда-то я был их постоянным членом, так что они нас наверняка пустят. Не исключено, что я там встречу старых знакомых.
Швейцар с каменным лицом, уроженец Вест-Индии, их не пустил, а менеджмент клуба давно сменился. Они сели в такси, и Джек, подавшись вперед всем телом, обратился к водителю:
— Вы не отвезете нас в какое-нибудь заведение, где можно выпить? Только не в дешевую забегаловку, а в приличное место. — Он откинулся на спинку сиденья рядом с Эмили и сказал: — Я понимаю, детка, это выглядит глупо, но если я сейчас не пропущу стаканчик-другой виски, то просто не усну.
В вестибюле их встретил мужчина в смокинге, по виду египтянин или ливанец.
— Очень дорогой, — сообщил он им сразу с доброжелательной конфиденциальной улыбкой. — Я не рекомендовать.
Но жажда выпить победила, и они спустились в полутемный подвал с коврами, где женоподобный юный негр наигрывал на рояле сентиментальные мелодии и где счет за пару напитков составил двадцать два доллара.
— Вероятно, это самая большая глупость из всех, какие я совершил в своей жизни, — признался Джек по дороге в гостиницу, а когда они вошли в холл, то сразу увидели работающий ночной бар. — Бог ты мой! — Он хлопнул себя по виску. — Как я мог забыть, что бары в отелях открыты допоздна? Вот черт! Ну что, тогда выпьем на сон грядущий?
Отпивая ненавистный виски под диссонансную англо-американскую разноголосицу, — один красивый британец у стойки бара напомнил ей Тони Уилсона образца 1941 года — Эмили почувствовала, как подступают слезы. Она попробовала сдержать их с помощью детского, иногда срабатывавшего трюка — загоняешь ногти больших пальцев в подушечки, под самый ноготь, указательных, чтобы острая боль притупила ту, которая разрастается в горле, — однако это не помогло.
— Ты в порядке, детка? — спросил Джек. — У тебя… о господи, у тебя такое лицо, как будто ты сейчас… Постой, я расплачусь, и мы… Через пять минут мы будем в номере, о'кей?
В номере она разрыдалась, а он обнимал ее, гладил и целовал в трясущуюся голову, приговаривая:
— Не надо, детка. Я знаю, это было ужасно, прости. Черт с ними, с деньгами, ну выбросили на ветер двадцать два доллара.
— Деньги тут ни при чем.
— Значит, весь этот дурацкий вечер. Я потащил тебя к этому дому и, конечно, в очередной раз впал в депрессию. Если бы я…
— Ты тут ни при чем. Почему все должно упираться в тебя? Просто… это мой первый вечер в чужой стране, и я почувствовала… свою незащищенность.
«Я
Париж дался ей легче: все выглядело как на открытках, которые она внимательно изучала на протяжении многих лет. Она готова была исходить пешком весь город.
— Неужели ты не устала? — спрашивал ее Джек, начинавший отставать.
Здесь ему тоже довелось пожить когда-то, но сейчас, когда он трусил рядом и в его озадаченном взгляде легко читалось раздражение, это был типичный неповоротливый американский турист. В соборе Нотр-Дам, огромном и безмолвном, если бы она вовремя не придержала его, просунув сзади за ремень два пальца, он бы врезался в гущу молящихся прихожан.
Они планировали задержаться в Канне. По словам Джека, именно там он написал свои лучшие стихи, так что к этому городу он испытывал сентиментальную привязанность. Очень практично: она сможет весь день проводить на пляже, пока он трудится в уединении.
На пляже ей понравилось. Она любила плавать, а кроме того, если уж говорить всю правду, приятно было ловить на себе — девушка в бикини — одобрительные взгляды загорелых французов. Эти взгляды говорили: да, худовата и грудь маленькая, но мила, и даже очень.
После дня у моря она возвращалась в гостиничный номер, сизый и прогорклый от плавающего сигаретного дыма.
— Как поработал? — спрашивала она.
— Ужасно. — Весь осунувшийся, он мерил шагами комнату. — Знаешь, книга стихов не становится сильнее, если в ней есть хотя бы одно откровенно слабое стихотворение. А таких наберется пять-шесть. Они потянут за собой остальные, и вся книга камнем пойдет на дно.
— Отдохни денек. Пойдем завтра вместе на пляж.
— Нет, нет. Это не поможет.
Ничто не помогало, каждый день он бурчал и ворчал и наконец изрек:
— Здесь все слишком дорого. Чем тратить такие деньги, лучше поехать в Италию или Испанию.
В результате они побывали и там и там.
Архитектура и скульптуры Флоренции пришлись ей по душе — приятно своими глазами увидеть то, что ты изучала в классе по истории искусств; в лавчонках на крытом мосту она накупила сувениров для Пуки, Сары и мальчиков. Зато в Риме стояла такая жара, что, казалось, сейчас растают глазные яблоки. По пути в Сикстинскую капеллу Эмили чуть не упала в обморок, и, шатаясь как пьяная, она зашла за стаканом воды в кафе, где ее встретили не слишком любезно. Она просидела там довольно долго, уставясь на бутылку кока-колы, а когда силы к ней вернулись, побрела в их душный номер, где ее ждал Джек с карандашом за ухом и еще одним, зажатым в зубах.
Оба они сошлись на том, что Барселона — это хорошо — деревья, ветерок с моря, прохладный и недорогой номер, кафешки, где можно днем приятно посидеть и выпить пивка, — а вот Мадрид оказался таким же непроницаемым и недоступным, как Лондон. Единственное, что примирило Джека с Мадридом, — это бар в их отеле, где всегда можно было заказать «виски эскосо», и тебе щедро наливали в стакан полуторную порцию.
Домой они улетали из Лиссабона.
В Айова-Сити ничего не изменилось. При виде их домика и огромной гостиной в памяти воскресли яркие картины ушедшего года — словно они никуда и не уезжали.