Пассаж для фортепиано
Шрифт:
– Что-нибудь серьезное?
– встревожилась Маргарет.
– Не то чтобы... Давно он в таком состоянии... апатичный и расстроенный?
Маргарет проглотила комок в горле.
– Он слегка изменился с тех пор, как мы купили электронное пианино... оно должно было заменить "Стейнвей" его деда. Вы это имеете в виду?
– Изменился как?
– Непослушный, вспыльчивый... хочет все время быть один.
– Полагаю, что у вас нет возможности прихватить с собой рояль, заметил доктор.
– О, Боже мой... он должно быть
– А электронный инструмент только двадцать один фунт.
– Она прочистила горло.
– Это все из-за рояля, доктор?
– Возможно, - доктор Моуэри сделал первый шаг по лестнице вниз.
– Не похоже, чтобы это было что-то органическое. Своими инструментами я ничего не смог обнаружить. Я хочу, чтобы доктор. Линквист и еще кое-кто осмотрели его сегодня вечером. Доктор Линквист - наш главный психиатр. А тем временем я попытаюсь уговорить мальчика что-нибудь съесть.
Маргарет подошла к доктору.
– Я медсестра. Если с мальчиком что-нибудь серьезное, то вы можете мне рассказать...
Он переложил сумку в правую руку и похлопал ее по плечу.
– Не беспокойтесь, дорогая. Колонистам полезно иметь музыкального гения. Мы не позволим, чтобы с ним что-нибудь случилось.
У доктора Линквиста было круглое лицо и циничные глаза падшего херувима. Голос его исходил волнами, разливаясь над слушателями и затягивая тех в водоворот. Психиатр и его коллеги пробыли с Дэвидом почти до десяти вечера. Потом доктор Линквист отпустил остальных и спустился в музыкальную комнату, где его ждала Маргарет. Он сел на скамейку у рояля, ухватившись руками за деревянный выступ рядом с ним.
Маргарет заняла свое кресло-качалку. Это был единственный предмет из мебели, о котором она жалела. От долгого использования кресло приобрело контуры, точно соответствующие ее фигуре, а его грубая матерчатая обивка несла успокаивающее своеобразие дружеской теплоты.
Из окна доносилось звонкое пиликание сверчков.
– Мы можем сказать совершенно определенно, что все дело именно в этом рояле, - сказал Линквист. Он хлопнул ладонями по коленям.
– Вы не думали о возможности оставить мальчика на Земле?
– Доктор!
– Я бы попросил вас подумать.
– С Дэви настолько серьезно?
– спросила Маргарет.
– Я имею в виду, в конце концов... все мы будем скучать по нашим вещам.
– Она потерла подлокотники кресла.
– Но, во имя неба, мы...
– Я не музыкант, - произнес Линквист.
– Хотя критики утверждают, что ваш мальчик гений... но сейчас не выступает, потому что не хочет осложнений... я имею в виду ваш отъезд и все прочее. Наверное, вы понимаете, что мальчик преклоняется перед памятью деда?
– Он просмотрел все старые стерео, прослушал все старые пленки. Ему было только четыре, когда дед умер, но Дэви помнит все, что они делали вместе. Это было...
– Она пожала плечами.
– Дэвид отождествляет свой унаследованный талант со своим унаследованным роялем. Он...
– Но рояль можно заменить, - воскликнула Маргарет.
– Разве не может один из наших столяров или плотников скопировать...
– Нет, - сказал Линквист.
– Никаких копий. Это уже не будет рояль Мориса Хатчела. Видите ли, ваш мальчик слишком зациклился на том, что унаследовал свой талант от деда... так же, как унаследовал рояль. Он это увязывает вместе. Мальчик верит в то, что если утратит рояль, то потеряет и талант. И тут у вас возникают серьезные проблемы.
Маргарет покачала головой.
– Но дети свыкаются с этими...
– Он не ребенок, миссис Хатчел. Или, правильнее сказать, он не ТОЛЬКО ребенок. Он еще и гений. Это слишком хрупкое состояние.
Маргарет почувствовала, что у нее пересохло во рту.
– Что вы хотите этим сказать?
– Мне не хотелось бы напрасно вас тревожить, миссис Хатчел. Но видите ли, если мальчик лишится таланта... Ну, он может умереть.
Она побледнела.
– О, нет. Он...
– Иногда такое случается, миссис Хатчел. Мы могли бы попробовать кое-какие процедуры, но у нас нет времени. Ожидается, что дату вашего отбытия скоро объявят. А такое лечение длится годами.
– Но Дэвид...
– Дэвид развит не по годам и чересчур эмоционален. Он вложил в свою музыку гораздо больше, чем допустимо для здоровья. Частично это объясняется слепотой, частично потребностью в музыкальном самовыражении. Для гения Дэвида это равносильно самой жизни.
– Мы не сможем оставить его, - прошептала Маргарет.
– Мы просто не сможем. Вы понимаете. Мы настолько близки друг другу, что мы...
– Может, вам отказаться от полета и позволить кому-либо другому занять ваше место...
– Это бы убило Уолтера... моего мужа. Он жил ради этого полета.
– Она покачала головой.
– В любом случае, я не уверена, что мы могли бы просто отказаться. Помощник Уолтера, доктор Смайт, погиб в авиакатастрофе близ Феникса на прошлой неделе. Замену уже подобрали, но, я думаю, вы понимаете, насколько важна работа Уолтера для выживания колонии.
– Я читал про Смайта, но не обратил внимания на такой аспект проблемы, - кивнул Линквист.
– Я для колонии не важна, - продолжила Маргарет.
– И дети, естественно, тоже. Но экологи - от них зависит успех всей нашей попытки. Без Уолтера...
– Тогда мы просто должны найти выход из этой ситуации, - сказал Линквист и встал.
– Мы придем завтра, чтобы еще раз осмотреть Дэвида, миссис Хатчел. Доктор Моуэри заставил его принять кое-какие таблетки, а потом дал успокаивающее. Мальчик крепко проспит всю ночь. Если же все-таки возникнут какие-то осложнения, позвоните по этому номеру.
– Он вытащил из бумажника визитку и вручил ее Маргарет.
– Проблема с весом, это весьма неприятно. Я уверен, что все было бы нормально, если бы он смог прихватить это чудовище с собой.
– Линквист похлопал по крышке рояля.
– Что ж... спокойной ночи.