«Пассажир» из Сан-Франциско
Шрифт:
— Кураев…
— Господин Кураев откуда-то узнал об этом и обратился ко мне с просьбой…
— Какой?
— Он сказал, — охотно пояснил Фил, — что очень обеспокоен судьбой российского хоккея и готов вложить деньги для восстановления его престижа на мировой арене. В связи с этим он собирается приобрести несколько хоккеистов НХЛ для одного из российских клубов. Его интересовали приблизительные затраты на это мероприятие. Вот, собственно, и все. — Маковский улыбнулся.
— Понятно… — протянул Дегтярев. — Однако, уважаемый господин Маковский, есть во всем этом неувязочка…
— Что за неувязочка?
— Во-первых, господин Кураев Петр Петрович, а попросту — «Толстый», никогда в жизни не имел отношения к спорту вообще и к хоккею, в частности. А во-вторых, вначале вы сказали, что ваша беседа является секретом. Позвольте спросить, что же такого секретного вы мне только что сообщили?
— Охотно отвечу на оба ваших вопроса. Во-первых, господин Кураев просил меня не афишировать свои замыслы. Даже вы не знали, что он собирается вкладывать деньги в спорт. А во-вторых, по условиям моего контракта, я не должен разглашать коммерческие тайны. Впрочем, — пожал плечами Фил, — вы можете спросить и самого Кураева о содержании нашей беседы.
— Спросим, спросим… — пообещал майор, — всенепременно спросим, уважаемый господин Маковский. Ну что ж… С прискорбием должен констатировать, что наша беседа не удалась… — Дегтярев вздохнул, сокрушенно покачал головой и нажал на кнопку, вызывая конвоира. Конвоир появился — высокий, с квадратными плечами и квадратным же подбородком.
— Проводите, пожалуйста, господина Маковского в камеру, — церемонно обратился к нему майор. Подождал, пока квадратный выведет задержанного в коридор, и снял трубку внутренней связи.
— Шестаков на месте?
В предназначенной Филу камере один обитатель уже был. Правда, разглядеть его сразу не удалось из-за стеной стоящего сигаретного дыма. Когда глаза привыкли, на нарах нарисовался щупленький типчик. С сигаретой в зубах, естественно, и с газетой в руке. Прежде чем начать разговор, Филу пришлось долго откашливаться.
— Здесь окно открывается?
— Дерзай! — абориген показал на небольшое зарешеченное отверстие под потолком.
Фил сделал от двери ровно три шага и оказался у стены с оконцем, но открыть его даже не попытался — только взглянул сквозь туман сигаретный на туман уличный, расчерченный на квадратики металлической решеткой.
— По каким статьям проходите? — спросил щуплый без особого любопытства, скорее, просто чтобы поддержать разговор.
— Какие статьи имеете в виду?
— Да уж не газетные!
Фил не ответил, лишь вгляделся в сокамерника повнимательнее.
— Как долго здесь?
— А здесь и полдня долго, — фыркнул тот. — Завтра выхожу. Может, чего надо?
Фраза прозвучала двояко — непонятно было, имеет ли он в виду настоящий момент или завтрашнюю «волю».
— Закурить не найдется?
Щуплый достал из тумбочки пачку «Примы», спички и протянул Филу.
— Держи.
— Спасибо.
Фил закурил, сделал несколько глубоких затяжек, выпуская дым в потолок. Давно он уже не курил такой гадости. Он вообще давно не курил — но сейчас сигарета как-то соответствовала моменту. Щуплый с любопытством смотрел на мастерски выпущенные кольца.
— Москвич? — обратился к нему Фил.
— Питерский.
— Слышь, питерский, в Москве-то постоишь?
— Ты не спрашивал — я не слышал… — прошептал щуплый, таинственно показав пальцем наверх. Фил посмотрел на палец, на потолок, на дверь камеры, наклонился к уху сокамерника и гаркнул хорошо поставленным командирским тоном:
— Встать! Смирно!
Щуплый команды выполнил. Видимо, от неожиданности.
— Фамилия? — грозно спросил Фил.
— Шестаков!
Взгляд у Шестакова был ошалелый.
— Вольно… — разрешил Фил. — Хреново работаешь, Шестаков… Куришь «Приму», — Фил еще раз демонстративно затянулся, — а на пальцах следов от табака нет. Отмылся, опять же, плохо — парфюмом французским припахиваешь… А по легенде от тебя «Сашей» или лесом русским вонять должно. Да и вообще… «Неуд» тебе, Шестаков! Как говорится, приходите завтра.
Понурый Шестаков молча опустился на свою койку, так же молча взял «Приму» и закурил. Так они и курили вдвоем, лишь изредка обмениваясь мрачными взглядами.
А в кабинете у майора Дегтярева в это время раздался звонок телефона спецсвязи. Мгновенно подобравшись, как будто вышестоящие товарищи могли его не только слышать, но и видеть, Дегтярев снял трубку.
— Майор Дегтярев слушает.
— Генерал Соколов, — голос у генерала был явно недовольный.
— Здравия желаю, товарищ генерал!
— Гражданин США Филипп Маковский у вас? — осведомился недовольный генеральский голос.
— Так точно, у нас. В камере.
— С посольством связывались?
— Никак нет, с посольством еще не связывались, товарищ генерал.
— Ну и не связывайтесь. Маковского выпустить, и чтоб никто ничего не знал, — распорядился генерал.
— То есть как? — не понял Дегтярев.
— А так! Исключить утечку информации! Понял?
— Так точно, понял! — поспешил успокоить генерала ничего не понимающий Дегтярев.
— Идет спецоперация, — снизошел до объяснения Соколов. — И если вы мне ее сорвете, я лично с вас, майор Дегтярев, буду спрашивать! Я вам всем головы поснимаю!
Фила из камеры вывели прежде, чем огорченный и ошарашенный Шестаков собрался с силами произнести хоть слово. Он даже на небрежно брошенное «гуд бай» не отреагировал. Оказавшись на улице — без всяких объяснений и извинений, Фил с минуту постоял перед воротами, соображая, куда идти, потом медленно направился вверх по улице. Не успел он пройти и нескольких шагов, как рядом с ним остановилась роскошная машина. Медленно опустилось тонированное стекло, и в неверном свете теплого июльского вечера Филу предстало улыбающееся добродушное лицо толстячка.