Пассовочка. Турне московского «Динамо» по Британии, 1945
Шрифт:
Стадион «Челси», на котором «Динамо» предстояло сыграть свой первый матч, оказался более счастливым. Две бомбы упали на «Стэмфорд Бридж», одна на широкую террасу, расположенную напротив Главной трибуны, со стоячими местами, другая перед незаконченной новой трибуной в северной углу стадиона. Ни одна из бомб не причинила серьезных повреждений, и поле использовалось на протяжении всей войны. Похожим образом обстояли дела и с «Уайт Харт Лэйн», служившей в войну домашней ареной сразу для двух клубов – «Тоттенхэма» и «Арсенала», но и здесь война оставила свой след: верхний ярус Восточной Трибуны использовался в качестве морга для жертв бомбардировок.
Испытывалась нехватка и в других необходимых вещах. Требовалось 158 купонов на одежду, чтобы экипировать одну команду – пять на каждую пару бутс, четыре – на майку, три на шорты, два на пару гетр, восемь на свитер для
Ввиду указанных проблем ФА и ФЛ решили, что сезон 1945–46 будет переходным. 86 из 88 команд, начавших сезон 1939–40, начнут и этот – «Халл Сити» (временно) и «Нью-Брайтон» (навсегда) «сошли с дистанции» – но все дивизионы продолжат играть на региональной основе, причем возможность приглашения игроков-«гостей» сохраняется. Кубок ФА снова станет общенациональным, первые шесть раундов проводятся по системе в два матча, но в этом соревновании клубы должны использовать только своих игроков.
Сезон благополучно начался в августе, рост продаж билетов отражал энтузиазм публики, но отношения между игроками и клубами, освобожденные от моральных обязательств военного времени, вскоре начали портиться. Зарплаты оставались ниже довоенного уровня, и многие из футболистов старшего поколения, чью карьеру по продолжительности съела вполовину война, осознали, что их время подходит к концу. Лучшие игроки получали максимальные 8 фунтов в неделю, но большинство – ближе к минимальным 4 фунтам. Профсоюз хотел существенной прибавки к зарплате для обеих категорий, не говоря о серьезном увеличении премиальных, особенно настаивая на достойных компенсациях по травмам и назначении пожизненных пенсий в случае получения инвалидности. Необходимые деньги, по их мнению, можно было получить за счет ежегодных обязательных отчислений от букмекерских контор.
В 1945 году ни ФА, ни Лига не были готовы касаться букмекерских денег, которые они в лучших традициях викторианской морали полагали запачканными азартными привычками пролетариата. Но, несмотря на рост посещаемости, клубы трубили о своей бедности, и поэтому как они могли обеспечить высокие зарплаты? Несколько недель угроз и взаимного блефа достигли апогея 5 ноября; на первый полный день пребывания «Динамо» в Британии Профсоюз игроков условно назначил начало двухнедельной забастовки. Высказывались предложения выключить матчи динамовского турне из производственного конфликта, но тогда «Динамо» чувствовало бы себя как гость, попавший в чужой дом в разгар жаркой семейной ссоры.
За последние два века народы Британии и России в трех больших войнах были союзниками, в нескольких малых – противниками и вели безостановочную так называемую «Большую Игру» друг против друга в центральной Азии. И хотя практически всегда каждая из стран «помнила» о наличии другой, это не привело к углублению взаимопонимания. Упоминание о России у среднего британца вызывало в памяти набор клишированных образов, но не реальные познания.
Классический пример относится к началу Первой мировой войны. В конце августа 1914 года, когда наступление германских войск вглубь территории Франции казалось неостановимым, 17-тичасовой сбой в движении поездов по железнодорожной линии Лондон – Ливерпуль слухи отнесли на счет мифического перемещения русских войск по территории Британии. Утверждалось, что огромный корпус русских высадился на востоке Шотландии и теперь транспортировался на целом парке поездов в южном направлении с целью переброски по морю в Бельгию. Источник слуха так никогда и не был выявлен, но сам он зажил собственной жизнью, «свидетелей», готовых клятвенно его подтвердить, оказалось предостаточно. С прибывших из Шотландии платформ станционные служители счищали снег, оставленный сапогами русских солдат, видели поезда с вагонами, полными военных в странной форме, оксфордский профессор рассказывал о коллеге, взятом в армию в качестве переводчика. На набережной Темзы после полуночи замечены десять тысяч марширующих, а шотландский помещик написал своему американскому приятелю, что через его владения прошли 125.000 казаков. Слух, завоевав Британию, перелетел через Ла-Манш, и пока сражение на Марне подходило к своему пику, парижане собирались на железнодорожных станциях в надежде поприветствовать своих русских спасителей.
Эта чепуха звучала словно правда, слух соответствовал тому, что люди думали о русских: безликие и бесчисленные, ноги, запорошенные снегом, безжалостная орда из-за пределов земли, казавшиеся не столько людьми, сколько машинами. Русскую армию прозвали «русский паровой каток», и этим всё сказано – детали не имеют значения, важен вес всей махины.
В двадцатые и тридцатые годы ничего существенного не произошло, что могло бы подточить этот композитный имидж; напротив, революция и массовые трудовые мобилизации под лозунгами пятилетних планов усилили образ России, как страны рабочих муравьев. Добавьте сюда факт, что Советский Союз представлял собой нечто совершенно новое в смысле социальной и экономической организации, и легко понять, почему страна на другом краю Европы стала еще менее понятной британскому обывателю. Когда в 1939 году Черчилль произнес свою знаменитую фразу, что Россия является «загадкой, завернутой в тайну внутри головоломки», мало кто с ним не согласился.
Большинство людей, впрочем, и не хотело знать больше. Единицы посещали эту страну по туристической визе до эры дешевых уик-энд-туров Интуриста в 70-е и 80-е годы, и мотивом почти всех, кто там побывал, была смесь любопытства и политической симпатии. Даже сегодня, когда Советский Союз канул в лету, штампованные образы почти не изменились – русские толпами бродят по кругу, с трудом передвигая запорошенные снегом ноги и воздвигая непонятные сооружения. Никто на Западе, по сути, Россией не интересовался, во всяком случае до того момента, как появились опасения, что развалившаяся русская экономика утянет за собой и кое-какие соседние страны. Постсоветская Россия стала напоминать Африку: у нее почти нет товаров, нужных другим людям, и если она завтра исчезнет, мало кто почувствует из-за этого неудобства.
Иначе обстояли дела в 1945 году. Британцы практически ничего не знали о России или Советском Союзе, но на какой-то период времени многим из них эта страна стала интересна. Огромный вклад русских в победу коалиции над нацистской Германией создал общий доброжелательный настрой, а сама победа, и то, как она была достигнута, вызывали большое уважение и к режиму, и к людям этой страны. Не слишком широко было известно, что только десятая часть дивизий Вермахта противостояла западным союзникам во Франции и Италии, но все знали, что жертвы русских были огромны и имели решающее значение в войне.
Природа правящего режима России еще, по-настоящему, не осознавалась; масштаб холокоста, сопровождавшего коллективизацию и великие чистки, был неизвестен, но, во всяком случае, делалась некоторая попытка понять страну и ее людей, выяснить, что могло быть нового и позитивного наряду с традиционным негативом. 14 сентября А. Дж. Каммингс написал в Daily Mirror об общем благожелательном настрое в Британии в отношении советских и желании больше узнать о наших восточных союзниках. Он выразил надежду, что русские несколько ослабят свою закрытость, и это было бы очень хорошо, но честно признал, что англо-американское секретное vis-`a-vis относительно атомной бомбы не является хорошим примером. Через три дня московский корреспондент The Times обнаружил появление в СССР обнадеживающих признаков демократии: антибюрократические меры, критика стереотипных методов обучения и частые атаки прессы на бездушную бюрократию. «Интересно отметить, что это прощупывание идет как сверху, так и снизу» – добавил он.
Выискивать только светлые стороны во всем, что касалось русских, стало почти обязательным делом для британской прессы ранней осенью того года. Некоторые обозреватели, как, например, достопочтенный Вальтер Эллиот из Daily Express, заходили совсем уж далеко: «Сталин сардоничен и прям, – начинает он. – У его мышления есть режущий край, как у стали, – от этого слова он и образовал nom de guerre [5] – поскольку Сталин означает просто “стальной человек”. Он сидел среди других с тем видом клыкастого доброжелательства, с которым колли лежит на земле, часто дыша и оглядывая своих овец… Сталинский разум буквален. Он видит жизнь в ясных стальных очертаниях. Вещь либо такая, либо – не такая».
5
Nom de guerre – прозвище, псевдоним (фр.).