Пассовочка. Турне московского «Динамо» по Британии, 1945

Даунинг Дэвид

Московский репортер той же газеты Аларик Якоб, выдавая в том же благожелательном духе желаемое за действительное, сумел придать своим словам больше убедительности: Советский Союз «стал наиболее стабильным обществом в мире»; сталинские преемники будут «группой среднего возраста людей Доброй воли». Больше проницательности было в его замечании, что демократия, отсутствующая в советской политике, присутствует, хотя и в зачаточном состоянии, в производственной сфере, и провел интересную параллель между Сталиным и Оливером Кромвелем. «Если вы думаете, что эпоха Содружества была великим периодом в истории Британии, то должны согласиться, что сталинская эпоха такая же великая в истории России».

Мало

кто отрицал, что советские вели себя плохо в Восточной Европе, но большинство было склонно находить для них оправдания. Александр Верт, тогда представлявший Sunday Times в Москве, наблюдал за тем, как шведская пресса «захлебывалась радостью», когда известие об американской атомной бомбе, казалось, автоматически переводило СССР в более низкую категорию в силовой табели о рангах мировых держав. «Этим утверждалось, что победоносная Россия со всеми ее маршалами, увешанными орденами, может быть “поставлена на место”…» Их гордости нанесли обиду, и теперь у советских имелась веская причина не доверять капиталистическому миру, очень хорошая причина, чтобы не чувствовать себя в безопасности.

Дж. Б. Пристли, знаменитый писатель, драматург и обозреватель, вернулся домой из Советского Союза через несколько дней после прилета московского «Динамо», и в серии статей для Sunday Express нарисовал неподражаемую картину жизни на Востоке. Он и его жена прилетели в Москву на «Дакоте» Красной Армии, «пилотируемой приветливой молодой женщиной, набитой офицерами Красной Армии и горами незакрепленного багажа. Все курили; откуда-то появился аккордеон, под который пели; по кругу ходили бутылки; атмосфера была такая, словно праздновали чей-то день рождения, очень русская и искренняя…» Миссис Пристли сносно говорила по-русски и ее муж отметил, что они не проводили «всё свое время в окружении переводчиков, детективов и диктофонов»; они видели то, что хотели увидеть и «часто меняли маршрут и места посещения в последнюю минуту во избежание “домашних заготовок”».

И что же они увидели? «Иваны, Наташи и… несть им числа» пошли на многие жертвы в 30-е годы, чтобы построить советскую индустрию для того лишь, чтобы всё ими созданное тяжелым трудом было разрушено немцами. Теперь им предстояло начинать всё с самого начала. «Да, они одевались плохо, мирились с плохой работой городского транспорта и жили в тесноте и без удобств. Но у них было много полезной работы при полной занятости; и если они проявляли в чем-то талант или особое умение, им всемерно помогали для полного раскрытия своих способностей».

Но речь шла не только о возможностях профессионального роста и повышения благосостояния. Пристлиевские Иван и Наташа «выросли свободными от давления коммерческих интересов, которые слишком часто ведут к вульгаризации жизни и упрощению ума. (Сексуальный мотив там не имеет всеобъемлющего влияния, как в других странах.) Они любят футбол, волейбол и другие ярмарочные развлечения на свежем воздухе; но они очень хотят учиться, читать и спорить, наслаждаться театром и музыкой». Они – обычные люди с обычными стремлениями, но в чем-то им лучше живется, чем людям в Англии.

Эта серия статей – и многие им подобные, появившиеся сразу после войны – звучали сладкой музыкой для ушей советских официальных лиц, особенно вслед за суровой правдой военных лет. Пристли не просто не заметил, или коснулся вскользь большинства из того, что было плохого в советской жизни; он выискал много такого, чем можно было по-настоящему восхищаться. Он бессознательно оборачивал минусы западной жизни в плюсы советской, но это не делало гарантию занятости, свободу от коммерческого давления и уважение к высокой культуре менее ценными. О добром старом Советском

Союзе было что сказать хорошего, и в блеске общей победы возможно для человека с интеллектом уровня Пристли поверить, что плюсы, по крайней мере, уравновешивают минусы, и посчитать, что дядя Джо оставался по эту сторону разделяющей добро и зло черты, за которой находились, безусловно, нацисты. Все хотели видеть в России блудного члена семьи, которого война против общего врага заставила вернуться в общий строй, и с которым теперь предстояло строить здание общего будущего.

К несчастью это взаимное тяготение, ощутимое в народах обеих стран, желание лучше понять друг друга, стремление к меньшей подозрительности и большей дружбе не находило должного понимания в кругах властей предержащих. И хотя еще не проявились отчетливо признаки того, что полный разрыв отношений неизбежен, но к сентябрю 1945 года Альянс военного времени уже испытывал внутреннее напряжение и то, как будут решаться некоторые вопросы в ближайшую пару месяцев, должно было показать, насколько худыми этим отношениям в конечном итоге предстояло стать. Каждой стране из Большой тройки – США, Британия и Советский Союз – было на что рассчитывать, и было, что терять.

Три важных переговорных процесса шли в то время, два между правительствами и один между фракциями в американском правительстве. Первый, в который были вовлечены только США и Англия, имел своей темой мировую экономику в целом, и американскую цену за спасение британской экономики в частности. Британия хотя и была одной из держав-победительниц, но достижение победы практически обанкротило страну. Поставки по «Ленд-Лизу» были внезапно прекращены в августе, а еще через несколько недель лорды Галифакс и Кейнс прибыли в Вашингтон с целью обеспечить огромный заем, необходимый Британии для того, чтобы экономика королевства ощутила под ногами твердую почву.

Практически в то же время министры иностранных дел Большой тройки собрались в Лондоне, чтобы продолжить дискуссии по большому пакету послевоенных вопросов. В Англии ощущалось стремление к сближению с Америкой, которой не нравилось, как вели себя Советы в оккупированной Восточной Европе. Советская сторона вежливо указывала, что их поведение, скажем, в Венгрии, мало чем отличалось от того, как американцы вели себя в Италии или Японии; несмотря на наличие разногласий, духа конфронтации еще не ощущалось. Когда конференция закончилась в начале октября (предустановленная предельная дата), то стороны испытывали скорее сожаление, чем раздражение или недовольство. Казалось, переговорная площадка покинута лишь на время, особенно, если третий переговорный процесс приведет к улаживанию разногласий.

Темой обсуждения в Вашингтоне являлась атомная бомба; это оружие было спроектировано и создано международной командой ученых под англо-американским руководством, и в основном на американские деньги. Вопрос заключался в том, надо или нет делиться последними секретами – большинство их уже стало достоянием науки – с остальным человечеством. Полвека спустя идея простодушной передачи сталинскому Советскому Союзу научных и промышленных знаний, необходимых для создания атомной бомбы, звучит невероятно, но тогда она дикой не казалась, и 11 сентября военный секретарь США Стимсон, который вскоре уйдет в отставку, послал памятную записку президенту Трумэну с рекомендацией поступить именно так. Его аргументация была проста. Советский Союз так или иначе, но создаст атомную бомбу в обозримом будущем, так зачем рисковать ухудшением отношений, отказавшись поделиться секретами сейчас? Если две силы доверяли друг другу, то можно поставить применение бомбы вне закона и направить свои усилия на использование атомной энергии в мирных целях.