Пасторский сюртук. Гуннар Эммануэль
Шрифт:
— Боже милостивый!
Это был Длинный Ганс, волокущий громадную корзину, до краев полную винных бутылок и всякой снеди. Влажный землянично-красный рот разинут от изумления. Глаза вытаращены — кажется, сейчас вылезут из орбит, точно спелые каштаны из скорлупы.
— Батюшки! Глазам своим не верю. А одежа-то. Вы, пастор, никак генералом нарядились?
— Цыц! Не ори так.
— Хорошо, не буду, но скажите на милость, что вы здесь делаете, пастор? Вдобавок такой расфуфыренный, в жизни ничего подобного не видывал! Я-то думал, куда вы подевались!..
— Хо-хо, добрый человек, ты разве не видишь? Я — фельдмаршал Траутветтер!
— Ну
В замешательстве Герман выудил из кармана своего Плутарха и вертел пергаментный томик в потных руках.
— Да-да. Это я. Только помалкивай об этом, остолоп.
— Где же вы добыли этакую амуницию?
— Долгая история. Давай-ка распакуй корзину вон там, на камне, и постарайся вести себя как подобает настоящему денщику, а я расскажу. Только не фамильярничай, не видишь, что ли, как они на нас вылупились.
— Господи Иисусе, тут не захочешь, а удивишься!
Длинный Ганс сервировал полководцу завтрак, с разинутым ртом слушая диковинную повесть о маршале де Вилларе.
— Боже милостивый! Выходит, вы заделались важной шишкой, как давно мечтали?
— В этом я не уверен. День еще не кончился. А как раз сейчас все ужасно запуталось. Знаешь, неприятно говорить об этом, но я подозреваю, что Виллар попросту насмехается надо мной.
— Зачем ему это нужно?
— Кто его знает. Только зачем столь сложная и дорогостоящая затея?.. Дай-ка гляну. Нет, внизу все та же неразбериха, что и раньше… Может, закусить маленько до поры до времени. Индюшка на вид вполне аппетитная. — Герман уселся на походный стул, и Длинный Ганс повязал ему салфетку. — Хороший стол у Траутветтера. Вино отменное.
— Чересчур-то много не пейте, пастор.
— А, не все ли равно. Траутветтер пьет как бочка. Ганс!
— Да, пастор.
— Ты лучше зови меня «ваше превосходительство».
— Да, пастор.
— Забавно. При желании я бы мог теперь засадить фельдфебеля в колодки.
— А какой смысл?
— Это верно. Все ж таки отменное вино.
— Не пейте столько, пастор. Люди сюда идут.
— Это не люди, а военные. Хо-хо! Ну, друг мой, что у тебя там за пазухой?
— Донесения, ваше превосходительство.
— Отлично, отлично. М-м… черт, как бишь тебя кличут?
— Кнопфен, ваше превосходительство.
— Ну да, верно. Так в чем дело?
— Гренадеры Бока. К сожалению, они исчезли.
— Исчезли?
— Похоже, заплутали, ваше превосходительство. Скорей всего, они удаляются от поля битвы. Вы ведь видите, пороховой дым накрыл низину плотной тучей. Видимость прескверная.
— Заплутали… Сбежали они, ясное дело! Трусливые мерзавцы, сукины дети, бродяжье отродье… Расстрелять каждого десятого!
— Слушаюсь, ваше превосходительство. Только прежде надобно их разыскать.
— Исчезли, заплутали…. Черт подери! Генерал Гольц ответит мне за это головой!
— Так точно, ваше превосходительство, однако…
— Никаких «однако»! Гольца от командования отстранить. В железа его!
— Генерал Гольц, к сожалению, тоже пропал.
— Нет, это неслыханно! Кучка паршивых мягкотелых сосунков — вот во что превратилась наша доблестная армия! Думаете, я начну баталию без резерва? Где драгуны Фуке?
— Там, где приказано.
— Так! Фуке переходит под начало фон Арнима.
— Фуке мертв.
— Трусливый мерзавец! Когда он умер?
— Нынче утром. Увы, болезнь сильно сократила
— Дьявольщина! Сообщите сведения о боевом и численном составе!
— Сию минуту, ваше превосходительство… Э-э… Драгуны Фуке… в настоящее время боеспособны тридцать шесть солдат и один барабанщик…
— Тридцать шесть!
— И один барабанщик. Скончались от тифа — сто двадцать четыре, от гангрены — сорок девять, от наростов на суставах — тридцать четыре, от lepra graecorum — двенадцать, от цинги — девяносто шесть, от оспы — сто сорок один, от злокачественной сыпи с горячкой — девятнадцать, от припадков и конвульсий — двадцать семь, от рожи и коклюша — сорок восемь, от сифилиса и гонореи — триста шестьдесят шесть, самострелов и дезертиров…
— Стоп! Хватит! Стыда у них нет, у этих чертовых драгун! Помирать, когда корона нуждается в их службе. Как мне, черт побери, сражаться без резервов?! Что будет, если австрияки первыми пойдут в атаку?
— Думаю, опасность этого весьма невелика, ваше превосходительство. Батареи противника все утро обстреливали собственные позиции. Потери у них уже значительные.
— Вот тупицы! Что ж, какое-никакое утешение.
— С другой стороны…
— Ну? Что там еще?
— С другой стороны, лейб-гвардейский кавалерийский полк принца Генриха трижды атаковал наш собственный арьергард. Полковник фон Халлер изрядно злоупотребил крепкими напитками, и все мои попытки образумить его…
— Молчать! Не желаю больше слушать! Неужто армии развалятся, не успев вступить в сражение? Черт! Наступление! Наступление по всему фронту! Надо начать баталию, пока армия не вымерла сама собой. Наступление!
Ординарцы поскакали прочь. Герман всматривался в пестрый хаос внизу, пока глаза не заболели и не начали слезиться. Схватившиеся армии были похожи на каракатицу, пожирающую собственные члены. Огромная человеческая масса медленно и непрерывно двигалась, однако за всем этим невозможно было различить никакого плана, замысла, твердой воли, все шло словно бы по своим собственным непостижным законам. Ординарцы скакали вниз, в неразбериху, с приказами ставки и возвращались с донесениями, но о том, чтобы обнаружить хоть какой-то результат их усердных трудов, нечего было и думать. Пестрый, окутанный дымом, пульсирующий ком в низине функционировал совершенно независимо от внешнего мира. Его силы были приведены в движение и определенным образом нацелены, и теперь люди в безрассудстве своем воображали, будто способны обуздать их, подчинить своей власти. Безумие. В сердцевине массы возникло странное завихрение — точно водоворот в многоцветном людском море. Желтый полк, вскинув мушкеты на плечо, дружно маршировал по кругу, хотя численность его уже сократилась вдвое. Расположенная поблизости батарея без помех вела прицельный огонь по живой карусели.
Герман опустил трубу, потер уставший глаз. Рванул жабо, расстегнул верхнюю пуговицу. Нимало не стесняясь присутствием начальника, генерал-адъютант помочился прямо в гору бумаг под ногами.
— Ганс!
— Да, пастор.
— Дай мне вина. Кстати, ты должен называть меня «ваше превосходительство».
— Слушаюсь, пастор.
— Отменное вино. Знаешь, я подозреваю, что надо мной издеваются. Баталия выходит из-под контроля.
— Вы, пастор, не привыкли командовать.
— Доблестный полководец ничуть бы не улучшил дело. Великий муж, великий полководец… Чушь. Насколько нужно быть великим, чтобы обуздать силы, кипящие там внизу, в котле? Ох уж эти дьявольские амбиции!