Пастух Земли
Шрифт:
Дневное происшествие получило объяснение: дасы не напали, потому что этот ариец не дал убить их людей. Но как они прознали об этом в своих тёмных тайных убежищах?..
— Ты или другие рабы встречаетесь с дикими дасами? — спросил он строго, но девушка сделал отрицающий жест.
— Мой народ знает, как общаться, не видя лиц друг друга, — произнесла она. — Я могу это делать. Теперь все дасы в лесах и горах знают, кто ты, и никто из них не причинит тебе зла.
— А как же ирги? — задал он вертевшийся на языке вопрос.
Лицо Нойт потемнело.
— Игри не люди, берегись их, — в её глазах полыхнуло глубоко спрятанное
Рассказы о тёмном колдовском искусстве дасов Бхулак слышал не раз и не имел причин им не верить: он знал, что чудеса в этом мире способен творить не один Поводырь, да и встречал в своих странствиях людей, которые воистину умели это.
— Я вижу тебя, Гопта, — продолжала она, и в голосе её ощущалась странная сила, совсем не сочетавшаяся с её рабским положением. — Ты большой, но я знаю, что внутри ты больше, чем снаружи. Но и самого великого человека может убить яд змеи, скрывающейся в конском черепе. Ирги — змеи. И люди, предавшиеся иргам, тоже становятся змеями. Берегись их!
Она хотела уйти, но Бхулак задержал её за плечо.
— Ты тоже больше внутри, Нойт, — задумчиво сказал он, глядя ей в глаза.
Она и сейчас не потупила взгляд, но промолчала, и он отпустил её. Когда она повернулась, толстая русая коса змеисто скользнула по её спине. В неё была вплетён шнурок из трав, на конце которого висел амулет — два клыка степной лисицы.
30
Страна городов, вара Аркаин. 1998 год до н. э.
Самую длинную ночь в году, как и во всех прочих уголках мира, люди Страны городов проводили особым образом. Они чтили ночь смерти и возрождения богов, когда они собирались все вместе: и всеотец Дьяушпитар, и грозный Индра, и пламенеющий Агни, и даже Йаму из его мрачных подземных областей пускали в эту ночь в небесных чертоги. Там боги садились на длинные лавки перед жарко горящими очагами, ели и пили. А потом умирали и наступала великая тьма. Но за ней вновь приходил свет: сначала возрождался сиятельный Шурья, и когда он пускал мир первую ясную стрелу из золотого лука, оживали и остальные боги, продолжая своё пиршество.
Всё это зеркально повторялось на земле: люди Страны городов всю эту бесконечную, казалось бы, ночь, жгли среди снегов огромные костры, садились вокруг них, пели, плясали, потрясая оружием, показывая богам, что готовы встать на их защиту. Или умоляли их не умирать, а коли умрут, так чтобы обязательно потом воспряли. И ещё много ели: варёную и жареную говядину и баранину, и козлятину, и разную дичь, и щедро сдобренную животным жиром и ягодами кашу из диких злаков с добавлением драгоценных пшеницы и ячменя, привезённых торговцами с юга и хранимых специально для праздника. Всё это запивалось потоками камуса, мёда и браги.
А перед самым рассветом поднимались на самую высокую в этих краях гору, именуемую Утунг, на вершине которой ещё до постройки Аркаина арийцы выложили из валунов трёхлучевой знак солнечного бога Шурьи. Здесь уже обходилось без громких песен, криков, обжорства и пьянства — люди стояли в темноте в полном молчании, ожидая, когда оживут боги и Шурья метнёт стрелу, чудесным образом падающую на конец одного из лучей знака. Впрочем, происходило это лишь в ясную погоду, которая случалась тут в такую пору редко.
Бхулак, не слишком весёлый и вовсе не пьяный, хотя и пил хмельные напитки, сидел среди других воинов на кошме, брошенной прямо на утопанный снег. К веселью он не был расположен по важной причине — его собирались убить.
Бронзовым крюком он подцепил из общего котла горячий кусок мяса и стал отрезать маленькие кусочки, задумчиво отправляя их в рот и одновременно прокручивая в памяти то, что услышал вчерашним вечером.
— Тебя убьют в Ночь смерти богов, — раздалось за его спиной, когда он стоял на стене вары — часто приходил сюда после вечерней трапезы, чтобы побыть в одиночестве. Там, конечно, стояли и стражники, но не всё время, особенно зимой, когда они постоянно уходили в башенки погреться. Сейчас, впрочем, хотя бы немного стих всегдашний пронизывающий ветер. Перед Бхулаком расстилалась огромная тёмная равнина, где, казалось, в движении пребывают лишь бешено кружащиеся колючие злые снежинки.
— Кто? — отозвался он, поворачиваясь.
Он давно услышал поднимающегося к нему человека и знал, что это Шамья. Собственно, сейчас он и пришёл на стену из-за настоятельного чувства, что молодой воин хочет поговорить с ним наедине.
— Воины Шаваса.
Борода Шамьи заиндевела, а при словах изо рта его вылетали клубы пара — словно дым ледяного пламени.
— Тебя хотят зарезать на горе Утунг и объявить жертвой Шурье, — продолжал он.
Ещё с полстолетия назад человеческая жертва в Ночь смерти богов была обязательной. Потом кровавый обычай сошёл на нет — не так уж много жило в этих краях ариев, чтобы расточать их подобным образом. Но и теперь экзальтация и пьянящие напитки — а в брагу в эту ночь добавляли и грибы духов, и дурман-траву — порой мутили воинам голову, и в самый напряжённый час, когда боги умирали и тьма покрывала весь мир, зачастую кто-то уверялся, что боги не сумеют ожить без свежей человеческой крови. И этот кто-то убивал, чтобы спасти богов и мир. Такое убийство считалось священным и совершивший его не нёс положенного за обычное душегубство весьма сурового наказания. Однако и намеченной «жертве» не возбранялось защищать свою жизнь, и, если при этом напавший умирал, он сам обретал жертвенный статус.
Для Бхулака, однако, оказалось сюрпризом, что старый колесничий намерен бороться за власть. Впрочем, он тут же сообразил, что, если Шамья прав, убийство задумал не сам Шавас, а группа приближённых к нему воинов — задиристых и свирепых. И не слишком-то жаловавших Бхулака.
— Откуда ты это узнал? — спросил он Шамью.
Тот всецело стоял на его стороне и жаждал, чтобы Бхулак возглавил вару. В этом, наверное, скрывалось не только расположение к нему и благодарность за спасение Нойт: Бхулак не раз убеждался, что, даже не инициированные, его дети тянулись к нему.
— Нойт, — ответил воин.
Конечно…
— Она что-то подслушала… — продолжал Шамья, хотя особой уверенности в его голосе не было.
Бхулак же не сомневался, что девушка-дасья вновь прибегла к своим тайным силам. Он часто сталкивался с ней — обычно, когда посещал покои Шамьи, который давно уже открыто объявил Нойт своей женщиной. Не было сомнения, что в скором времени, к величайшему разочарованию множества аркаинских девиц, над этой парой совершат брачные обряды — то, что возбранялось райже, было дозволено вождям рангом ниже.