Патриарх Никон
Шрифт:
— Я же кардинал, однако же это не мешало мне жениться, да и Мазарини был женат на Анне Австрийской. При вступлении кого-либо на престол церковь католическая всё разрешает, ну и Никону собор разрешил бы.
— Но русские что скажут?
— Что бы они ни сказали, но согласись, что, по их понятиям, престол не может не быть наследственным — вот почему они и всё простят своему избраннику. Так они искали для царя Михаила невест в Швеции и Бранденбургии. Да и теперь они домогаются, чтобы царь их был избран в короли Польши. Но разве это возможно?
— Я-то стою за племянника своего, принца Энгиенского, но в том лишь случае, если племянница наша,
— Видишь ли, дело было так: после низложения в Москве царя Василия Шуйского бояре решили избрать одного из трёх: Михаила Романова, Василия Голицына или Владислава. Большинство стало на стороне Владислава, так как он хотя был ещё юн, но был образован и мог бы быть не только польским, но и шведским королём. При подобном избрании русские надеялись покончить вражду со шведами и поляками и возвеличить этим своё государство. Но отец мой был упрям. Вместо того чтобы отпустить сына в Москву, он сам надел на себя шапку Мономаха и, напав на Русь, осадил Смоленск и взял его, а Гонсевский потом сжёг Москву. Это озлобило русских, и они избрали на престол Михаила Фёдоровича. Теперь, как ты видишь, мы расплачиваемся за грехи отца моего — русские, если бы не заключили с нами годового перемирия и не бросились бы на шведов, то едва ли мы сидели бы теперь в Кракове.
— Что же их вынудило оказать нам эту помощь?
— Трудность вести войну без моря. Шведы овладели при отце моём Ливониею и берегами Балтийского моря; теперь русские домогаются отнять у шведов Балтийское море, и это только и причиною, что они так уступчивы в отношении нас. Я надеюсь, что они скоро заключат с нами выгодный мир. Богдану Хмельницкому, хотя он присягал на подданство России, царь теперь не верит: тот сносится со шведским королём и списался с семиградским князем Рагоци, чтобы избрали его после моей смерти на польский престол.
— При таких обстоятельствах, — покачала сомнительно головою Мария Людвика, — сомнительно, чтобы русские заключили с нами скоро мир. Как только они увидят, что мы усиливаемся, они покончат со шведами и будут упорно с нами драться. А это для Польши разорение, да и кровь невинных льётся без конца. Господи... Матерь Божья, нельзя ли найти другого исхода?
— Королева, какой может быть тут исход?.. Единственное, что можно было предложить, — это соединение обоих государств: польского и русского. Здесь ещё в отношении династическом можно было бы кое-как примириться с домом Романовых. Но общественный строй наш неодинаков: главное — так это разность религии, но тут патриарх Никон и наш примас сошлись бы; важнее же то: что сделаешь ты с нашим выборным правом в короли? Тут-то мы с русскими окончательно расходимся: они за наследственность, мы против неё, как же слиться?
— Нельзя ли и у нас установить наследственность престола?
— Видишь ли, двоюродный братец мой, шведский король Карл XI, когда овладел в прошлом году всею Польшею, так ему тотчас поляки заявили: собери сейм и объяви, чтобы тебя избрали, а он показал на свой меч и воскликнул: «Я Польшу завоевал и не нуждаюсь в избрании — меня мой меч провозгласит королём»... Что же? Поляки восстали и изгнали его из Польши. О наследственности же престола, если заикнуться, то обзовут нас изменниками и изгонят из Польши. Нужно покориться силе и обычаю: поляк без сеймика, сейма и посольской палаты не считает себя безопасным и счастливым, а русские обратно: без самодержавного царя они не видят возможности существовать.
— В таком случае...
— В таком случае нужно положиться на Бога и, придерживаясь правила «laissez faire», надеяться, что всё, что ни делается, то воля Божья, и стараться помириться с русскими и жить с ними в ладу, пока оба народа не сблизятся и в своих верованиях, и в понятиях. Тогда самое слияние сделается неизбежным во имя общих интересов и благополучия.
— Прав ты: против исторического хода народной жизни ничего не сделаешь, — вздохнула королева, поднялась с места и отправилась в своё отделение.
IV
СМЕРТЬ БОГДАНА ХМЕЛЬНИЦКОГО
В Чигирине, во дворце гетмана Богдана Хмельницкого сидят две женщины: одна в одежде инокини, другая — в малорусском платье, т.е. в юбке, кофте, обложенной мехом, а на голове её турецкий платок, на шее дорогие монисты, в ушах — бриллиантовые серьги. Малороссиянке лет под сорок, и она во всём блеске красоты: глаза блестящие чёрные, цвет лица свежий, но с загаром, черты лица тонки, брови густые.
Это жена гетмана — Анна, а собеседница её — мама Натя, бывшая жена Никона.
Разговор идёт на малороссийском языке:
— Ты видела, матушка, моего мужа — так говори, как по твоему разумению: не опасен ли он?
— Болезнь пана гетмана сильная, нужно тебе принять меры, чтобы сын твой Юрий был признан ещё при жизни отца гетманом, потом это невозможно будет сделать... У гетмана столько врагов, а Юрий юн.
— Правду ты говоришь — ведь Юрию только шестнадцатый годок пошёл. Писал недавно гетман с посланцем Коробкою к царю, что он сдал за старостью и за болезнию гетманство Юрию, за радою полковников и всего войска, и умолял царя прислать в Киев святейшего Никона-патриарха, и тот бы митрополита на митрополию, а гетманского сына на гетманство поставил и благословил. Царь же о Никоне ни слова, а лишь отписал: «Вам бы, гетману, сыну своему приказать, чтобы он нам, великому государю, служил верой и правдой, как вы, гетман, служили; а мы, увидя его верную службу и в целости сохранную присягу, станем держать его на милостивом жалованье».
— Слышала... слышала, как узнал о таком ответе миргородский полковник Грицко Лесницкий, он и стал прочить в гетманы войскового писаря Выговского.
— Да, а муж мой, как узнал об этом, так Лесницкого хотел казнить, Выговского же держал пригнетённого лицом к земле целый день, да я упросила отпустить и того и другого.
— Напрасно он это сделал, а Никона едва ли выпустят из Москвы; у царя теперь в милости Хитрово и Стрешнев, а те враги святейшего.
— Знаем это и мы, и всё войско, да когда бы Никон был здесь, всё было бы иное; был бы он здесь и патриархом, и главным над всеми; и тогда не нужно бы было быть нам под рукой (в подданстве) московского государя, и св. град Киев был бы, быть может, новым Римом, не только для нас, малоруссов, но и для других. Как в войске узнали, что царь не отпущает к нам Никона, — все плакали.