Патрик Кензи
Шрифт:
А знали мы только друг друга, звук наших голосов, вкус шампанского и тепло наших тел.
В разговорах мы не касались ничего серьезного, и увлекательнее разговоров я не вел уже много лет. Мы не сводили глаз друг с друга в долгие, напоенные эротикой паузы или вдруг разражались смехом.
В багажнике моей машины я в один прекрасный день обнаружил книжечку сонетов Шекспира. Книгу эту подарил мне агент ФБР, вместе с которым я за год до этого занимался делом Джерри Глинна. Специальный агент Болтон презентовал мне эту книжку, когда я мучился в тисках депрессии. Он пообещал, что книга мне поможет. В то время я ему не поверил и бросил книгу в багажник. Но в Мэне, в то время, когда Энджи принимала душ или
Иногда ночами, кутаясь в одежду, купленную в Портленде на следующий же день после приезда, мы через заднюю дверь бунгало выходили на лужайку. Тесно прижимаясь друг к другу от холода, мы нащупывали тропинку вниз к пляжу, сидели там на камне, глядя на темное море и впитывая в себя насколько можно полнее эту раскинувшуюся перед нами под угольно-черным небом красоту.
Опасность умножает красоту, писал Шекспир.
И он был прав.
Но и красота, как она есть, нетронутая и неумноженная, священна, думал я, достойна нашего благоговения и нашей верности.
В эти ночи у моря я брал руку Энджи и подносил ее к губам. Я целовал ее руку. И иногда, когда море бушевало, а тьма сгущалась, я чувствовал благоговение. И смирение.
Я отлично себя чувствовал.
Прощай, детка, прощай
Dennis Lehane: “Gone, Baby, Gone”, 1998
Перевод: А. Авербух
Посвящается моей сестре Морин и братьям Майклу, Томасу и Джерарду. Спасибо вам за поддержку, спасибо, что терпели меня. Я понимаю, это было непросто. Также посвящается Джей Си Пи, которому не на что было надеяться
Предисловие автора
Всякий, знающий Бостон, Дорчестер, Южный Бостон и Куинси, а также карьеры Куинси и заповедник Блю-Хиллс, заметит, что с их географией и топографией я обращаюсь очень вольно. И это вполне сознательно. Все эти географические объекты существуют на самом деле, но в книге изменены в соответствии с требованиями повествования и по воле моей фантазии, так что должны считаться всецело вымышленными. Более того, сходство героев романа с конкретными людьми, ныне здравствующими или ушедшими из жизни, а также описываемых событий с реальными — совершенно случайно.
Порт-Меса, Техас
Октябрь 1998 года
* * *
Задолго до того, как солнце найдет залив, в темень выходят рыбачьи лодки. В основном — на лов креветок, иногда за марлинами или тарпонами. Ловом креветок занимаются преимущественно мужчины, эту работу они оставляют для себя. Женщин среди них почти нет. Это — побережье Техаса, и оттого, что за два столетия морского промысла столько народу здесь нелегко рассталось с жизнью, потомки погибших в море и их выжившие друзья считают, что честно заработали право на свои предрассудки, ненависть к конкурентам-вьетнамцам, недоверие к любой женщине, берущейся за эту черную работу — возиться в темноте с толстым тросом, усаженным крючками, которые норовят впиться в кисть и разорвать кожу между фалангами пальцев.
Капитан траулера сбавил обороты, и стали слышны лишь тихий рокот двигателя да плеск аспидных волн.
— Были бы, — сказал один рыбак в предрассветной мгле, — все бабы как Рейчел. Вот это — женщина.
— Да, это женщина что надо, — кивнул другой. — Будь я проклят. Да, сэр.
Рейчел в Порт-Меса сравнительно недавно. Приехала она сюда со своим мальчонкой в прошлом июле на видавшем виды пикапе «додже», сняла небольшой дом в северной части городка, забрала вывеску с надписью «Найму помощницу» из окна «Последней стоянки Крокетта», бара, что примостился у пристани на старых сваях, наклонившихся в сторону моря.
Фамилию ее здесь узнали только через несколько месяцев: Смит. В Порт-Меса Смитов так и тянет. Было у нас и несколько Доу. На половине судов, ведущих промысел креветок, все люди, от чего-то бежавшие. Спят они, когда большая часть мира бодрствует, работают, пока она спит, а в остальное время пьют в барах, куда не всякий чужак сунется, выходят в море за добычей, в зависимости от времени года уходят на запад до Баха, на юг — до Ки-Веста и плату получают наличными.
Далтон Вой, владелец «Последней стоянки Крокетта», тоже платил Рейчел Смит наличными. Платил бы и золотыми слитками, если б она захотела, — с ее появлением за стойкой бара прибыль подскочила на двадцать процентов. И, хоть и трудно в это поверить, драться там тоже стали меньше. Обычно рыбак ступает на берег весь — и плоть, и кровь — пропеченный солнцем и от этого делается раздражительным, склонным покончить спор ударом бутылки или кия. А в присутствии красивых женщин — Далтон уж давно это заметил — рыбаки только хуже становятся. Чаще смеются, но становятся и более обидчивыми.
Но было в Рейчел что-то такое, что их успокаивало.
И одновременно предостерегало.
Это что-то, злое и холодное, нет-нет, бывало, да и промелькнет у нее в глазах, когда кто-нибудь переступит границу дозволенного, задержит руку у нее на запястье или отпустит несмешную сальную шутку. И в ее лице — тоже, в морщинах, в увядшей красоте, в следах бурной жизни, прожитой до Порт-Меса, в которой бывали и утра темней, и беды тяжелей, чем у большинства наших.
В сумочке Рейчел носила пистолет. Далтон Вой увидел его случайно, и единственное, что показалось ему при этом странным, так это то, что он нисколько не удивился. Каким-то непонятным образом он это и так знал. Каким-то непонятным образом все остальные тоже знали. После работы никто никогда не подходил к Рейчел на стоянке, не приглашал подвезти. Никто не провожал.
Но из глаз ее уходил холод, лицо покидала отрешенность, а в баре будто становилось светлей. Она двигалась по залу, как танцовщица, и каждый поворот и разворот, каждое движение руки было исполнено грации. Смеясь, она широко открывала рот, глаза сияли, и в баре каждый силился придумать новую шутку, еще лучше той, что сейчас ее рассмешила, просто чтобы услышать ее смех.
И потом — ее мальчонка, очаровательный белокурый парнишка. Нисколько не похож на нее, но, стоило ему улыбнуться, всякому становилось ясно, что это сынок Рейчел. Может, как и у матери, у него слишком часто менялось настроение. И во взгляде иногда угадывалось предостережение, что для такого малыша очень необычно. Едва ходить научился, а уже научился вешать на мордашку табличку «Не беспокоить».
Пока Рейчел работала в баре, за мальчонкой присматривала пожилая миссис Хейли. Как-то она сказала Далтону, что еще не видела такого послушного мальчика и любящего сына.
— Из него, — сказала миссис Хейли, — большой человек должен вырасти. Президент или что-то в этом роде. На войне героем станет. Попомни мои слова, Далтон. Попомни.
Как-то на закате, по обыкновению прогуливаясь у бухты Бойнтон, Далтон увидел их. Рейчел, зайдя на мелководье по пояс и держа мальчика под ручки, окунала в теплую воду. От солнца шелковистая поверхность воды — как золото, Далтону показалось, что Рейчел, купая в нем сына, исполняет какой-то древний ритуал, призванный сделать его неуязвимым для меча и копья.