Паук и Пеппи
Шрифт:
– Это комплексы, детка. Их надо искоренять.
– Спасибо, я и сама могу это проанализировать. Вряд ли нежелание быть развлечением для пьяных родственников – это комплекс. Скорее, у меня нет ощущения нереализованности. Я слишком довольна своей жизнью. У меня нет потребности быть звездой…
– Потому что ты и так звезда, детка, – улыбается Олег, притягивая меня к себе, чтобы поцеловать.
И в этих словах есть доля правды. Я всегда чувствовала себя принцессой. Обеспеченные, можно сказать, богатые, родители. Я ни в чем не знала отказа. Но иногда в таких семьях родители заняты собой, а ребенок, несмотря на материальное благополучие, глубоко несчастен. Так вот, у меня все было наоборот. Мама целиком и полностью посвятила себя мне. Моему воспитанию, образованию. Иногда я даже уставала от такого обилия внимания. Вечно меня куда-то водили: музеи, театры, цирк, который, я, кстати, терпеть не могла. Мне больше нравилось одиночество. Книги. Нравилось играть самой с собой. Придумывать истории. Уходить в мир фантазий.
Да, наверное, я была очень странным ребенком. И выросла в не менее странную женщину с кучей заскоков и почти полным отсутствием близких друзей, подруг. Многие считали меня заносчивой. Может, они и правы. Мне часто бывает скучно с людьми. Они такие примитивные, с одной стороны, а с другой – встречаются крайне любопытные объекты для изучения.
Слушаю своих пациентов в клинике и диву даюсь, чем живут, о чем страдают эти люди. Основной корень всех проблем – банальная зависть. Она может сожрать человека целиком, поглотить.
Грустно смотреть на это… Но, как врач, я обязана убирать эмоции.
Итак, у нас с Олегом к семейным узам и клятвам было весьма серьезное отношение, поэтому созревали мы долго и обдумывали все весьма тщательно. Некоторые наши друзья называли нас иногда странными, иногда – дико скучными. Но видимо профессия наложила на нас отпечаток – обоюдная привычка все просчитывать и анализировать, почти вторая натура.
И вот теперь, даже будучи сломленной, раздавленной предательством любимого человека, я все равно ломала голову над анализом – что произошло с умным и верным Олегом? Вроде до кризиса среднего возраста времени полно. Олегу только-только исполнилось тридцать. Идеальный возраст для семьи, детей. Карьера на взлете. И почему эта толстая Ирка? Полная противоположность мне! Никогда не замечала в Олеге тяги к пышнотелым блондинкам.
***
Отец вернулся из поездки спустя неделю, а я так и не собралась с мыслями. Очень мешал Олег, названивающий буквально каждый час. Пришлось отключить телефон и вырвать стационарный из розетки. Но как объяснить это папе?
Конечно, как любой заботливый родитель, он и сам почувствовал, что со мной не все хорошо. Даже спрашивать не стал. Взглянув на молчаливый телефон с выдернутой вилкой, лишь многозначительно приподнял бровь.
– Я рад, что ты здесь, котенок.
– Спасибо, пап. Я ненадолго.
– Семейный кризис?
– Типа того.
Отец не слишком разговорчив. Беседы на задушевные темы – совсем не его конек. Он любит коротко и по существу.
«Пап, а грохни Олежека, а?»
«Конечно, котенок. Всегда рад помочь».
Ох, пожалуйста, заткнись, проклятое подсознание. Да, где-то глубоко внутри меня засела заноза, состоящая из боли и ненависти. Но я не дам ей прорваться наружу. Потому что это не поможет, а только разрушит меня. Но я не позволю.
***
Жить стало так тяжко. Мир вокруг кажется серым. Мне безумно, бесконечно одиноко. Не с кем поговорить, выплеснуть свою боль.
Целый курс друзей-психологов, полная телефонная книга подруг. Но нет никого, с кем мне по-настоящему хочется поделиться. Открыться.
И тогда я вспомнила о Тамаре.
***
Если меня спрашивали, кем приходится мне Тамара, я обычно отшучивалась «седьмой водой на киселе». Я всегда называла ее тетушкой. Но, на самом деле, родственниками мы не были. Давным-давно моя мама училась с Тамарой в одном институте. Подружки не-разлей-вода. Вскоре после окончания учебы Тамара вернулась на родину, в Баку. Но подруги все равно продолжали общаться, созванивались, обменивались письмами.
Еще до развода родителей, пока мама жила с нами, я несколько раз ездила с ней в Баку. Именно в этом городе, где-то на окраине, в огромном дворе-колодце, окруженном пятиэтажными старыми кирпичными домами, жила Тамара. Два года подряд, летом, мама оставляла меня там на месяц. Это были самые счастливые летние деньки. Мне было лет десять-одиннадцать. Во дворе – куча детей всех возрастов, постоянно придумывали новые игры и развлечения. Войнушки, театральные конкурсы или бои без правил, или «Грязные танцы», в зависимости от просмотренных фильмов или прочитанных книг. Неважно, во что мы играли. Было интересно. Безумно весело. Я прибегала домой только вечером – голодная как волк, обязательно в разорванных колготках или с дырой на юбке, или в порванных штанах. Тамара ворчала, ругалась, но все без толку. Я отдавалась играм всецело, погружалась с головой. Ведь знала, что есть всего лишь месяц. А потом снова пыльная Москва, частные учителя, холодные и сдержанные. И никакой толпы друзей, разных, бесшабашных, открытых. Только маменькины сынки и изнеженные дочки таких же богатых родителей, как мои. Я догадывалась: отец не знает, что меня оставляют на попечение Тамары. Но не задумывалась, почему мама так делает и куда пропадает на этот месяц. Тогда мне было все равно. Позже я поняла, что она отправлялась к любовнику.
***
После развода родителей отношения с матерью были сложными, довольно болезненными. Я долго сердилась на нее, считала предательницей. В пятнадцать тяжело понять, что любовь – слишком сложная штука. Кажется, что линии бывают только прямыми, а любовь – единственной. Мама нехотя смирилась с тем, что я выбрала отца. Не знаю, может, между собой они и спорили, но меня послушали беспрекословно. Единственным условием, которое поставила мать – раз в год, хотя-бы неделю я провожу с ней. Сначала прилетала сама. Потом решила, что мне пора посмотреть мир, и пригласила меня в свой новый дом – в Ниццу.
Все эти годы отношения с матерью оставались немного натянутыми. Хотя гостить у нее во Франции мне очень даже нравилось. Она жила в пригороде Ниццы, на побережье Средиземного моря, в потрясающе красивом доме, похожем на средневековый замок. Новый муж – тот самый, из-за которого мама бросила семью, оказался очень обаятельным французом, потомком довольно знатного рода, аристократом. Маме все это ужасно нравилось.
Она таскала меня по магазинам и бутикам магазинчикам, начиная от известных дорогущих брендов и заканчивая демократичными «барахолками». Бесполезно было объяснять, что мне нет ничего милее джинсов и футболок. Мама покупала мне платья, уверяя, что мне они невероятно идут, и заставляла надевать каждый день что-то новое, иногда – совершенно безбашенное. В общем, делала из меня француженку, лепила на свой экстравагантный манер.
В один из таких визитов в Ниццу я столкнулась с гостившей у мамы Тамарой.
– Ой, тетушка! – Вопль радости вырвался помимо воли, не смогла сдержать восторга, совсем как в детстве. Воспоминания о Баку – пожалуй, самые светлые и любимые моменты моего детства. Ведь тогда я была самой собой, целиком и полностью.
– Пеппи! – ответили мне не менее радостным воплем.
Это прозвище прочно закрепилось за мной, когда я гостила в Баку. Порванные вдрызг колготки и платье сплошь в грязных пятнах однажды вывели тетушку напрочь, она долго бушевала, вопрошая, как объяснит состояние моего гардероба родителям, и в конце воскликнула: