Паук и Пеппи
Шрифт:
А вот мне тут нравится. Правда, нравится. Может, и не богато, зато уютно. И после разговоров с Тамарой становится легче. Боль, острым колом засевшая в сердце, отступает. Особенно, когда начинаю отвечать на вопросы тетушки.
– Может, тебе просто поговорить с Олегом? – тихо спрашивает она, когда мы остаемся вдвоем на кухне.
– О чем? – фыркаю я. – Что мы теперь можем сказать друг другу?
– Думаю, много, – удивляет меня Тамара. – Ты слишком резко все обрубила. Не выяснив все до конца, ты не сможешь поставить точку. Потом будет болеть, детка. Рана не затянется, станет ныть годами. Поверь, я знаю, что говорю.
– Это
Тамара грустно улыбается.
– Конечно, я не пытаюсь учить тебя. Только говорю свое мнение. Хочешь, не будем об этом больше? Сдался нам этот Олег. Ты найдешь лучше, гораздо лучше!
Но ее слова прочно застревают в голове. Я осознаю, как она права – мысли, за что он так со мной, мучают, не отпускают.
Может, и правда поговорить с Олегом? По сути, я выгляжу сейчас страусом, засунувшим голову глубоко в песок. Испуганный, жалкий страус. Как же мне стыдно и противно от всего этого…
***
Тамара гостеприимно предлагает пожить у нее, выделив мне комнату под крышей, которую я тут же нарекаю скворечником. Я могу вернуться на ночь к отцу, но ехать через пробки – не радужная перспектива. Дом, хоть и совсем старый, зато находится среди сосен и елей, и прочих кустов – сплошные заросли. Нетронутая частичка природы. Я как-то оживаю здесь, несмотря на то, что «Графские развалины» выглядят так, будто вот-вот развалятся. Улыбаюсь этому мысленному каламбуру. Малочисленные соседи Тамары – в основном супер-любопытные бабушки да сильно пьющие дедушки. Впрочем, детворы тут тоже много, поблизости от дома тетушки находятся еще несколько пятиэтажных хрущевок. Все соседи довольно дружелюбны. И видно, что Тамару тут любят и уважают, величая «знахаркой».
Когда-то «Графские развалины» были общежитием (а до этого и правда принадлежали некому графу – эта история, часто повторяемая тетушкой, ускользает от моего внимания), потом его поделили на четыре части. Площадь Тамаре с сыном досталась приличная, почти сто пятьдесят квадратов. Но отопление было лишь в двух комнатах и небольшой кухне. Остальные помещения были завалены вещами и напоминали сарай.
Тетушка часто болтала о ремонте, но было понятно, что деньги на это нужны приличные, а работая на почте и продавая косметику, на ремонт не соберешь…
***
Наступил июнь, жара, а я все еще обитаю у Тамары. Неотапливаемые метры «Графских развалин» приятно пахнут нагретым на солнце деревом. Я с комфортом обустроила свой «скворечник», купив в «ИКЕА» небольшую кровать, туалетный столик, торшер, зеркало и мольберт. Кисти, краски и прочую атрибутику моего хобби тоже пришлось покупать заново. Как и многие предметы гардероба. Возможно, это поступок избалованного богатыми родителями ребенка, но я ничего не смогла забрать из квартиры, где мы жили с Олегом. Мне было отвратительно все, любая мелочь. Будучи психологом, я понимаю, насколько глубока травма, и последствия, возможно, шлейфом будут преследовать меня все жизнь… Но я забила на психологию. Бросила пациентов, практику. Понимаю, что веду себя как избалованная богатая девочка, а ведь такие особы мне всегда претили, несмотря на то, что я именно из этого круга. Но я не в состоянии сейчас работать. Поэтому целыми днями либо читаю, либо рисую.
Рисовать я люблю с детства. Не то, чтобы подавала надежды, но
Я понимаю, что долго у Тамары не проживу, да и холодно будет зимой на моем уютном чердаке. Не хочется об этом думать, но все чаще приходят мысли: что же дальше? Я как зависшая над пропастью птица, парю, раскинув крылья. Но долго так не протяну, сорвусь вниз. Мне нужен план действий. Если летом хорошо валяться на зеленой травке, зимой я совсем скисну от скуки…
Но пока я целыми днями прохлаждаюсь на раскладушке, загораю, читая все подряд, что могу найти в доме.
А потом, в один прекрасный день, на пороге «Развалин» возникает Олег. Бессовестный изменник решил вернуть наши отношения. В его руках букет моих любимых орхидей, а на губах – слова сожаления и горечи: «Прости, я был так не прав, я хочу все вернуть, безумно люблю тебя». И так далее, в том же духе. Но я не верю. В интонации его признаний я не чувствую той боли, которая гложет меня. Хотя, конечно, наивно требовать от мужчины ощущать то же самое, что и ты. Мы разные, это доказано вековой историей неоднократно. Мужчины с Марса, женщины с Венеры, и никак иначе. По-другому не бывает.
Меня интересует только один вопрос. Который я и задаю Олегу:
– Почему?
Понимаю, что это глупо. Я же психолог, сама должна знать, что не так в наших отношениях. Должна проанализировать. Но я все упустила. Потому что слепа как курица. Думала, у нас все прекрасно. Идеально. Нет, правда, непроходимая дура.
И все равно спрашиваю, хоть и ненавижу себя за то, как жалко выгляжу. Но извечный женский вопрос «Мой милый, что тебе я сделала?» поневоле рвется с губ.
– Ты не виновата, детка. Это я во всем виноват! – выпаливает отрепетированную фразу Олег.
Ненавижу, когда он называет меня «детка». Так зовет меня отец, ему я прощаю, у папы это выходит нежно и искренне. А у Олега звучит как-то пренебрежительно-пошло, особенно сейчас.
– Или говорим серьезно, или наша беседа окончена! – отрезаю, рассвирепев. От его заученной фразы настроение падает еще ниже. Десять лет с ним прожила! И он все эти годы, получается, считал меня непроходимой идиоткой?
Олег правильно оценивает мое состояние. И больше не юлит. Присаживается устало на скамейку возле дома. Опускает голову, прислоняет ладони к лицу, будто спрятаться хочет.
– Мне было трудно с тобой, детка. Так мало чувств. Иногда мне казалось, я больше брат для тебя, нежели любовник. Мы были очень красивой парой, но на картинке. Ты такая красивая, идеальная, хрупкая… и прикоснуться лишний раз страшно.
– И ты захотел ту, к которой не страшно? – горько вопрошаю.
– Прости. Я люблю тебя, по-настоящему. Не могу без тебя, Полина. Я сделал ужасную ошибку, мне самому дико тошно. Я в тот вечер выпил лишнего. Заскучал. А она приперлась…
– Это, конечно оправдание. – Из моих глаз текут слезы. Вот чисто мужская позиция. Все разрушил, потому что было скучно. Ну хорошо. Теперь моя, чисто женская. Я все разрушу окончательно, до основания, потому что мне БОЛЬНО.