Паутина грез
Шрифт:
— МАМА, ТЫ БУДЕШЬ МЕНЯ СЛУШАТЬ ИЛИ НЕТ? — Мне чертовски хотелось подбежать к ней, дернуть за волосы, заставить ее увидеть и услышать меня.
— Перестань кричать. Я слушаю тебя. Только потрудись быть краткой.
Я сглотнула подкативший комок, глубоко вздохнула и начала:
— Когда я первый раз сказала тебе о том, что сделал со мной Тони, ты не поверила. Ты вообще мне не верила! — Невольно мой голос зазвенел, глаза загорелись. С каждым произнесенным словом гнев становился все безудержнее. Раздраженное и нетерпеливое выражение маминого лица только подстегивало меня. Искры негодования превращались в пламя ярости. — Я пыталась объяснить тебе, что все это отнюдь не плод моих девичьих фантазий, но ты не слушала. Ты просто не замечала меня.
— Я и сейчас не собираюсь слушать, если ты снова…
— МАМА! — заорала я. — Я БЕРЕМЕННА!
Главные слова легко вылетели из уст. Они звучали странно, даже дико, они изумляли, казались чужими, но они были сказаны. Наступила тишина. Правда ошеломила обеих. Будет ребенок. Мерзкий поступок Таттертона возымел последствия. Господь заставил нас всех заплатить за грех.
Мать смотрела на меня без всякого выражения, потом на ее лице появилась натянутая улыбку. Как же мне хотелось стереть ее! Потом мать откинулась на спинку стула, сцепила на коленях руки.
— Что ты сказала?
Слезы вдруг потекли по щекам, и я была бессильна остановить их.
— Менструация давно задерживается, а в последние дни меня по утрам ужасно тошнит. Я беременна от него. Понимаешь?!
Мать молчала. Возникло впечатление, что она слышит иностранную речь и терпеливо ждет, когда ей переведут.
— Ты понимаешь, что я говорю, мама? Все, что я сообщила тогда тебе, — правда. Теперь у меня будет ребенок. Ребенок Таттертона! — сквозь слезы, но твердо произнесла я.
— Ты уверена? Ты не ошиблась в сроках?
— Не ошиблась. Ты же знаешь, что раньше нарушений у меня никогда не было, — ответила я решительно. Не было уже смысла притворяться, что ничего не произошло, когда это произошло. Я не стану уподобляться своей матери, не хочу жить в паутине грез, чтобы создать иллюзию счастья.
Она медленно покачала головой. Ее глаза сузились, вспыхнули огнем ненависти.
— Ты полная дура. Ты сама во всем виновата, — угрожающе прошипела она.
— Что?! — Я не поверила своим ушам.
Мать продолжала кивать, как бы убеждаясь в соображениях, которые давно пришли ей на ум.
— Ты же постоянно выдрючивалась перед Тони, преследовала его, мучила, соблазняла его своим юным, цветущим телом. И вот, пожалуйста, — результат. Итог твоих игр. Итог страшный, унизительный, беспрецедентный.
— Я не выдрючивалась перед ним, мама, и ты это прекрасно знаешь. Я не…
— Да, я знаю. Я знаю все. Неужели ты думаешь, что Тони не сообщал мне о твоих выходках? Он постоянно жаловался на то, как ты строишь ему глазки, как выставляешься перед ним. А стоило мне уехать, ты тут же затащила его к себе в постель. Чего ты ждала от него, когда разлеглась перед ним голая, горящая, изнемогающая от похоти? Ты потребовала, чтобы он занялся с тобой любовью, ты пригрозила ему, что иначе сочинишь страшный рассказ об изнасиловании.
— Что? Это он наболтал тебе? Как ты могла поверить в подобную ложь?
— А теперь погляди, чем все кончилось, — продолжала мать, не слушая меня. Она напоминала актрису, которая много раз репетировала одну и ту же роль и теперь вышла на подмостки. Она не хотела отступать от роли ни на шаг. — А что, если все это всплывет? Ты подумала о последствиях для меня? Ты подумала о том, что скажут мои друзья? Да никто и никогда не пришлет мне ни единого приглашения, светское общество отвергнет нас с Тони… и все потому, что у меня выросла распущенная, сексуально озабоченная дочь… эгоистка, бессовестная, ревнивая дрянь. Да-да, такая ты и есть, — заключила она, явно удовлетворенная своей речью. — И ты всегда была такой. Всегда ревновала ко мне, завидовала моей красоте, изяществу. Ты не простила мне нового замужества с человеком молодым, красивым и богатым, когда я оставила наконец твоего папашу, этого старика, который и мизинца моего не стоил.
— Это неправда!
— Нет, все это правда! Тони рассказал мне о твоем поведении в студии, в хижине, когда ты на каждом сеансе пыталась соблазнить его.
— Ложь, гнусная ложь! — закричала я. О небо, что же она делает, что говорит? Возможно ли такое между матерью и дочерью? — Я ведь не хотела быть натурщицей? Забыла? Ты заставила меня, и когда я потом прибежала к тебе, чтобы…
— Да, ты примчалась ко мне специально, чтобы поссорить нас с Тони. Ты хотела заставить меня ревновать, вот что ты делала, — заявила мать, сверкая глазами. — Ты надеялась с помощью басен о том, как он трогает тебя руками…
— Это было на самом деле, мама! Это не басни!
— Было, но совсем не так, как ты это представила мне. А когда твои уловки не сработали, ты заманила его к себе в спальню, когда он стал возражать, урезонивать тебя, швырнула ему в лицо мою тайну — мой возраст, собираясь использовать это как главный козырь. Ты надеялась этим проложить между нами пропасть! — (Я поняла, что она никогда не поверит, что Тони сам давно узнал дату ее рождения.) — В конце концов, будучи молодым, здоровым мужчиной, он поддался на твои козни, но посмотри, чего ты добилась! Да уж, теперь тебе есть чем гордиться, поздравляю, ваше высочество! — прошипела она.
Я не представляла, что она может быть так отвратительна — и внешне, и внутренне.
— Мама, в твоих словах нет ни капли правды.
— И все это после того, как я потратила на тебя столько сил, стараясь объяснить, как должна вести себя девушка, как она должна беречь свою честь и гордость. Я ГОВОРИЛА ТЕБЕ, ЧТО ПОРЯДОЧНЫЕ ДЕВУШКИ ТАК НЕ ПОСТУПАЮТ! ГОВОРИЛА?! — завизжала она.
Вопль матери до костей пронзил меня, начисто уничтожив остатки любви, привязанности и уважения к ней. Чувства хрустнули и рассыпались на кусочки, как фарфоровая тарелка. Россыпь воспоминаний дождем окатила меня — в последний раз я увидела перед глазами картины прежней счастливой жизни, былые душевные разговоры, когда мы доверяли друг другу, вместе смеялись, фантазировали, играли… Вот мама держит меня за руки, вот она улыбается, ласково целует на ночь… Грустная музыка разбитого счастья прозвучала и смолкла.
Я не в силах была больше терпеть. Не я ревновала — она. Не я была распутницей — она. Не я была лгуньей и предательницей — она. А теперь, пытаясь сохранить свой жалкий иллюзорный мирок, мать приписала мне новый грех, новое злодейство. Я оказалась виновницей ее несчастья, хотя насилию подверглась я, а не она.
— ТЫ ЛЖЕШЬ! — крикнула я. — Ты лицемеришь, бросая мне в лицо обвинения в распущенности. Я-то знаю о тебе все. Я слышала, что говорила бабушка незадолго до твоей свадьбы, знаю, что папа на самом деле мне не родной отец, знаю, что ты «залетела» и выскочила замуж за отца, не сообщая ему о твоем секретике! Он думал, что я его дочь. Да, я знаю об этом, но всегда держала в себе твою тайну, хотя она нестерпимо жгла меня и мучила.