Павел I

Боханов Александр Николаевич

В главных чертах «династическая конституция» выглядела следующим образом, Корона могла переходить лишь от отца к сыну, а затем к его потомству, при этом совершеннолетие тронопреемника определялось в шестнадцать лет. Закон очерчивал и права регента, которым мог быть лишь следующий по праву старшинства член династии, при котором образовывался опекунский совет (шесть особ высших классов по Табели о рангах), наделенный совещательной функцией. Корону могли воспринять и лица женского пола, но только при пресечении мужского царскородного поколения.

Устанавливались титулы членов династии, исходя из степени родственной близости с монархом: «Наследник,

Цесаревич, Великий князь и Императорское Высочество» — для наследника Престола, и «Великий князь» и «Великая княгиня» с добавлением «Императорского Высочества» — для остальных потомков. Чтобы избавить Россию от возможных притязаний прочих династий, закон исключал всякие права на Престол для неправославных, как и вообще для представителей тех ветвей рода, которые могли возникнуть после брака русских Великих княжон с иностранными принцами, подробно регулируя все матримониальные дела.

Павловские акты включали несколько принципиальных законодательных положений, напрямую касавшихся отношений Даря и Православия — частично заимствованные из Духовного регламента Петра I, а частью заново сформулированные.

«Первенствующая и господствующая в Российской Империи вера есть Христианская Православная Кафолическая Восточного исповедания», «Император, Престолом Всероссийским обладающий, не может исповедовать никакой иной веры, кроме Православной», Для понимания взаимосвязи между Царем и Церковью очень важна была другая статья, появившаяся при Петре I и воспринятая последующим законодательством: «В управлении Церковном Самодержавная Власть действует посредством Святейшего Правительствующего Синода, Ею учрежденного».

Закон определенно устанавливал два положения. Во-первых, что Царь есть верховный земной покровитель Православия, а, во-вторых, что в делах земного церковного управления ему принадлежит главенствующая роль. И все. Никакого приоритета монарха в догматических и канонических делах Церкви закон не вводил: не было этого и в повседневной практике. Компетенция Царя не распространялась на традицию Веры, всецело замыкаясь на делах земного управления. Если когда-то в своей мелочной регламентации Петр I доходил до того, что даже предписывал, в каком облачении изображать святых (Александра Невского), то при Павле Петровиче ничего подобного не наблюдалось.

«Учреждение об Императорской Фамилии» Императора Павла I стало первым в русской истории писаным нормативом, очерчивающим не только права Самодержца, но его обязанности в важнейшей сфере государственного устроения. Так как любая писаная норма в той или форме есть ограничение, то не будет преувеличением считать, что формальное ограничение земных прерогатив неограниченного Самодержца началось именно с появления «Учреждения».

В государственно-монархическую практику впервые вводился норматив, который Царь был не в силах отменить. Это положение было специально подтверждено в Манифесте о восшествии на престол Императора Николая I в декабре 1825 года, где Закон о престолонаследии прямо объявлялся стоящим выше воли Государя. «По кончине Императора, Наследник Его вступает на престол силою самого закона о наследии, присвояющаго Ему сие право». Такого в русской законодательной практике ещё не было: земной закон приобретал сакральный характер…

Говоря о правлении Павла Петровича, нельзя забывать, что пресловутая «незабвенная жестокость» касалась не поголовно всех подданных в Империи. Она распространялась главным образом на высший слой, на чиновно-родовую элиту, составлявшую микроскопическую долю процента в составе населения России. Примерно двести родов, переплетенных тесными брачно-семейными узами и поставлявших своих представителей на высшие гражданские и военные посты в Империи, в первую очередь ощущали на себе нелицеприятную волю Самодержца.

Как громом поразило дворянство «дело подпоручика Ивана Федосеева», решение по которому Императором было оглашено 31 января 1797 года. Указанный подпоручик по дороге к месту службы в Оренбурге «разглашал» в различных селениях «преступные мысли» о том, что вскоре крестьяне получат вольную от своих господ и все станут «государевыми». Выдавать личные измышления за волю Монарха считалось тягчайшим преступлением. За это Федосеев был уволен со службы, лишен чинов и дворянского достоинства.

Самым же страшным потрясением для дворянского мира оказался не сам по себе данный факт, а одно сопутствующее обстоятельство. Федосеев был подвергнут телесному наказанию — бит кнутом, хотя в Жалованной грамоте дворянству от 1785 года Екатерина II провозгласила; «Телесное наказание да не коснётся до благородного». Это положение распространялось и на те случаи, когда дворянин по суду лишался сословного звания. Павел же Петрович закономерно считал, что раз неким лицом утеряно сословное достоинство, то и привилегий он уже никаких не имеет. Это специально было подчеркнуто в Указе от 13 апреля 1797 года, в котором говорилось, «как скоро снято дворянство, то уже и привилегия до него не касается».

Применение унизительного и жестокого телесного наказания не рассматривалось как универсальная мера. 9 декабря 1796 года Император утвердил доклад Синода, в котором говорилось, что священники и дьяконы за уголовные преступления не должны подвергаться наказанию «телесно». Это объяснялось тем, что «чинимое им наказание в виду самых тех прихожан, кои получали от них спасительные Тайны, располагает народные мысли к презрению Священнического сана». На этом докладе Император наложил резолюцию: «быть по сему».

Дворянско-чиновная элита за десятилетия правления «Екатерины Великой» почти полностью утратила приверженность к службе, тягу к исполнению долга. Получив безнаказанность как «вольную» от своих прямых обязательств, «господа» из числа «светлостей», «сиятельств», «высокопревосходительств» и «высокоблагородий» или не служили вовсе, отираясь по большей части в залах и коридорах императорских резиденций, или же служили исключительно во имя личного тщеславия, карьеры, денежных субсидий. Многие аристократические недоросли записывались в гвардейские полки сразу же после рождения и к моменту совершеннолетия «выходили в большие чины», не неся никакой службы.

Да и те, которые «исправляли должность» в петербургских ведомствах, привыкли рассматривать службу как некоторое необременительное приложение к приятному каждодневному времяпрепровождению. В центральных канцеляриях редко можно было встретить высокого начальника ранее двенадцати часов дня, а с наступлением первых осенне-зимних сумерек, к трем-четырём часам пополудни, редко кто оставался на служебном месте. Мелкие чиновники корпели над бумагами от зари до зари, но начальники ведомств и их близкие подчинённые не утруждали себя служебным рвением. У них были дела поважнее государственной службы. Надо было спешить вкушать обед, отдыхать, переодеваться и готовиться к визитёрам, или самим наносить визиты, а вечерами — званые приемы, балы, театры, карты, сплетни.