Павел I

Энгельгардт Николай Александрович

— Господа, — сказал князь Зубов, — роковой час наступил! Еще раз я обращаюсь к вашему патриотизму. Настоящее бедственное положение отечества грозит гибелью государству. Самовластие императора Павла губит Россию. Его кровожадное бешенство угрожает тысячам безвинных жертв, беззащитных от его произвола и прихоти. Есть одно средство предотвратить еще большие несчастия, это — принудить Павла отречься от трона. Сам наследник престола признает необходимой эту решительную меру. Поднимаю бокал за успех нашего предприятия! Долой тирана!

— Долой тирана! — поднимая и осушая бокалы, закричали все. — Освобождение! Освобождение!

— Освобождение и конституция! — кричали другие.

— Республика! — ломающимся голосом крикнул молоденький кавалергард.

— Господа, я слышу здесь требование изменения

формы правления, — начал опять князь Зубов. — О сем предмете точно должно подумать, ибо одна перемена правителя еще не обеспечивает отечество от будущих злоупотреблений самовластия. Все мы возлагаем наши надежды на прекрасное сердце Александра. Но он сам ненавидит самовластие. Господа, о сем предмете я немало думал и брал нарочно у генерала Клингера сочинение Делолма об английской конституции. Совещался со многими государственными мужами на сей предмет. И ясно оказалось, что конституция нам потребна, с нашими нравами соображенная. И при народном невежестве, кажется мне, надобно на первое время ограничить самовластие твердыми аристократическими институциями. В кармане у меня лежит бумага, план таковых излагающая. Предлагаю я установить политическую свободу, сначала для одного дворянства, в учреждении верховного сената, которого часть несменяемых членов — inamovibles, — пояснил Зубов французским термином, — назначалась бы от короны, а большинство состояло бы из избранных дворянством от своего сословия лиц. Под сенатом, в иерархической постепенности, были бы дворянские собрания, как губернские, так и уездные. Сенат был бы облечен полною властью законодательной, императорам оставалась бы исполнительная власть с правом утверждать обсужденные и принятые сенатом законы и обнародовать их. Сия конституция великую пользу принесет отечеству. И, полагаю, Александр ее с охотой сегодня же подпишет.

— Превосходно! Конституция! Конституция! Взять с Александра запись! Ограничить самовластие, непременно ограничить! Это позор Европы! — закричали заговорщики.

— Vive la republique et senatus consultus! — кричал мальчишеским, петушиным голосом кавалергардский подпоручик.

— Не могу с сим предложением согласиться, — вдруг громко и важно сказал генерал Талызин: — Аристократические институции кажутся мне еще худшим злом, нежели самодержавная власть; олигархия поведет наше отечество к распадению, подобно Польше.

— Мы должны освободить и Польшу! — крикнул вдруг капитан Шеншин. — Мы должны дать особую конституцию Польше с Литвой и Белоруссией!

— Верно! Верно! — подхватило несколько голосов. — Мы должны искупить нашу вину перед поляками! Золотая свобода! Золотая свобода!

— Прежде освободим от тирана свое отечество, а Польша и подождать может! — закричали другие.

— Мне кажется, — вдруг на дурном русском языке заявил Преображенского полка штабс-капитан барон Розен, — что и герцогство Курляндское должно иметь особливую от имперской конституцию!

Но Пален метнул в его сторону злобный взгляд, и Розен умолк, поперхнувшись шампанским.

— Выслушайте меня, господа! — возвысил голос Талызин. — Отечество требует низложения тирана, болезненное воспаление рассудка которого стало кровожадным. Сын Екатерины, презря светлые начала сей властительницы, господствует всеобщим ужасом, не как монарх законный, но яко узурпатор. Он казнит без вины, награждает без заслуг, отнял стыд у казни, у награды прелесть. Он умертвил в наших полках благородный дух воинский под предлогом искоренения некоторых злоупотреблений, подлинно вкравшихся, и заменил его духом капральства. Героев, приученных к победам Румянцевым, Суворовым, учил маршировать. Презирая душу, уважает пукли, косы, воротники да шляпы. Он питается желчью зла и вымышляет ежедневно способы ужасать людей. Довольно! Терпеть больше мы не можем, не хотим, не смеем. Отечество нас призывает! Сегодня, сейчас он будет низложен!

— Долой тирана! — единодушно закричали все заговорщики.

— Павел будет низложен, — продолжал Талызин, когда волнение утихло. — Престол занимает Александр. Надо ли вязать его волю аристократическими институциями? Сенатом дворян? Никогда! Вместо одного тирана мы увидим многих, к тому же между собой враждующих. Дворянский сенат принесет интересы отечества в жертву сословным дворянским

интересам. Отечество не того ожидает от Александра. Он должен освободить от оков миллионы несчастных, под властью жестоких господ изнывающих, лишенных прав человека и гражданина, крепостных людей! Вы хотите низложения тирана в Михайловском замке. Но в каждой господской усадьбе сидит тиран и узурпатор, безбожно властительствуя нередко один над тысячами своих братьев и в наложницы себе принуждает зверски жен чужих и невинных дев. Сие зло прекратить должно. Сих тиранов ниспровергнуть. А дворянская конституция и дворянский сенат лишь закрепят это зло и поругание человечества.

Натянутое молчание было ответом Талызину. Старшие пожимали плечами и улыбались. Младшие устремляли взор на старших, чтобы принять их мнение. Раздались ворчливые вполголоса замечания:

— Далеко хватил! Дворянин идет против своей же братии — дворян! Не все подданных своих тиранят! Объяви им волю, они завтра же всех господ перережут! Особливо дворовая челядь! У каждого за голенищем нож! Вспомнил бы Пугачева!

— И при прислуге столь неосторожно говорить! — заметил кто-то по — французски, — а они и рот разинули, рады.

Сенатор Трощинский почел долгом вступиться и сказал несколько примиряющих фраз, что, конечно, должно злых господ, мучающих подданных своих, обуздать, и вообще на сей предмет поставить правила, но что благородное сословие дворян в сенате, конечно, само позаботится о сем и порочных членов непременно извергнет.

— Господа, не довольно ли разговоров? — сказал Пален. — Прежде надо дело сделать, а потом рассуждать о конституциях. Некую запись можно взять с Александра. Но прежде задуманное исполнить в точности. Плюю на тех, кто говорит только, а дела не делает. Каждый должен сегодня свой долг перед отечеством исполнить. А диспозиция объявлена. Итак, выпьем последний кубок и вперед!

— Вперед! Нечего рассуждать! Там видно будет! — закричали заговорщики.

— Rappelez-vous, messieurs, — раздельно, четко, громовым голосом сказал военный губернатор граф Пален, — rappelez-vous, messieurs, que pour manger une omelette il faut commencer par casser les oeufs! [31]

И, осушив свой бокал, Пален бросил его на пол и разбил вдребезги. Многие последовали его примеру.

XII. Разъезд

Первыми с ужина отбыли генералы Талызин и Депрерадович. Они должны были собрать участвовавшие в заговоре батальоны: генерал Талызин своих преображенцев на дворе дома английского клуба близ Летнего сада; генерал Депрерадович — семеновцев на Невской перспективе вблизи Гостиного двора против улицы, ведшей к воротам главной ал леи Михайловского замка. Пикеты семеновцев должны были занять внутренние коридоры и проходы замка. Бывшие на ужине генералы, полковники и офицеры различных гвардейских полков были разделены на две колонны. Военный губернатор Пален и генерал Уваров с небольшим числом лиц должны были присоединиться к батальону семеновцев генерала Депрерадовича.

31

Помните, господа, чтобы полакомиться яичницей, надо прежде всего разбить яйца.

Князь Платон и граф Николай Зубовы, Бенигсен и большая часть заговорщиков должны были ехать в английский клуб и стать во главе батальона преображенцев генерала Талызина. Именно заговорщикам второй колонны предстояло пройти по потайным лестницам, чтобы арестовать императора в его спальне, отвезти в крепость и там предложить ему подписать акт отречения от престола.

Большая часть заговорщиков вполне оправдывала мнение о них Палена и Бенигсена как о «ватаге вертопрахов». Уже то умственное напряжение, которого потребовали речи Зубова и Талызина, их утомило, и они спешили в непринужденной болтовне, остротах и каламбурах вылить свое мозговое раздражение. Наиболее серьезные и дельные из заговорщиков отбыли с Талызиным и Депрерадовичем, чтобы вести солдат к замку. Эти почти не пили за ужином и были в суровом, твердом и мужественном настроении. Им было поручено расставить внешние и внутренние караульные пикеты. Совершенно трезвы были и солдаты.