Павел I
Шрифт:
— Ага! Сенатор Трощинский! Узнаю его слог. Он же всю жизнь торопился, как бы не отстать… Только в делах, его не касающихся, а не в сенатских — читай, Платон Александрович, читай. А мы… — почти до крика поднял голос император, обращая глаза к двери, завешанной ковром, — а мы по-слу-ша-ем!
— Parce que vous avez parfois des absences d'esprit, — поспешно прочел Зубов. — La s'ecurit'e de votre personne et un entretien convenable vous sont garantis par votre fils et par l'Etat [38] .
38
Потому что вы порой теряете рассудок. Личная безопасность и пристойное содержание вам гарантируются вашим сыном и государством
Зубов прочел и стоял молча, опустив глаза.
— Так вот в чем верноподданнейшая просьба ваша, господа патриоты! — насмешливо сказал император. — Они предлагают мне отказаться от престола, потому-де, что я сумасшедший. Они предлагают мне это именем отечества! Они посадят меня на цепь, но будут содержать пристойно! Государство и мой сын гарантируют мне безопасность! Надо думать так же, как и моему отцу. Но у меня два сына — Александр и Константин. Не мешало бы сенатору Трощинскому обозначить, какой из сыновей мне гарантирует безопасность и покойную квартиру в безумном доме!
— Государь, надежды отечества покоятся на великом князе Александре!.. — смиренно сказал Зубов.
— Так! Но послушай, Платон Александрович, ты ведь все-таки человек умный. Неужели ты не сознаешь, сколь непристойна, нагла, глупа и бессмысленна прочитанная тобой бумага?
Зубов молчал.
— Молчишь?.. А, презренные! — распаляясь, вскричал император. — Неблагодарные рабы! Они меня провозгласили умалишенным. Но где сему доказательства? Потомство оценит мои дела и признает, что благо отечества было единой целью моих неусыпных забот и трудов. Я скажу вам, почему я в ваших глазах безумен. Потому, что всякого честного человека, пожелавшего прекратить ваше беспутство, вы ославите сумасшедшим. С вами надо поступать, как с собаками, но вы хуже собак! Почему вам угоден и нужен Александр? Потому, что вы знаете его двоедушие, его слезливость, его женолюбие. И потому, что он юн и вы надеетесь его развратить, окружить непотребными бабами и через них править! Вы привыкли к женскому правлению, дармоеды, интриганы, лентяи, развратители и губители всякой святыни! Почему вы ополчились на меня? Потому, что я прекратил разврат в гвардии, обуздал роскошь, заставил работать сенаторов, чиновников, хотя не вовсе уничтожил, но ограничил знатно воровство и плутовство по дворцовым подрядам! А, бездельники, моты, развратники! Вы за то меня безумцем ославили, что пробудил тунеядцев-гвардейцев из прежнего их дремания и сна, неги и лени, да приучать начал быть до света еще в мундирах, перестать кутаться в шубы и муфты да разъезжать в каретах! Я сказал: послужи да поэкзерцируй в мундирчике одном, да потрудись, да будь солдат! Восхотел пробудить и сих господ, что жили по деревням своим в праздности и не о службе, а о том только помышляли, как бы им вертопрашить, мотать, буянить да рыскать с собаками! Вот почему я безумный! Именем отечества пришли вы требовать от меня, законного своего монарха, отречения от престола! Но кто вы? Тля гвардейская! Отечество и не знает, что вы на свете суть. Я — монарх милостию Божию и самодержец! Шайке ли вертопрахов, интриганов и распутников лишить меня власти! Народ мой любит меня! Говори, кто послал вас? Кто уполномочил?
— Государь, как мы мыслим, — мыслят все дворяне, не только в столицах, но и повсеместно в России, — сказал Зубов. — Правление ваше для всех стало чрезмерно сурово и нестерпимо. Но если бы ваше величество ограничили свое самовластие некоторыми аристократическими институциями из свободно избранных первенствующего сословия, то благородное дворянство согласилось бы охотно видеть и далее вас на престоле предков, в рассуждении крайней молодости и неопытности великого князя Александра.
— Дворяне! — крикнул, топая ногой, император. — В России тот дворянин, кто со мною говорит и лишь пока он говорит со мною! А народ что скажет, когда отдам себя в руки развращенного сословия дворян?
— Что может значить голос черни и холопов в вопросах государственных? — сказал, пожимая плечами, Зубов.
— А! Народ у вас в крепости. Вы крестьян подданными своими называете. Но они мои подданные, а не ваши. Не даром я повелел и крепостным вашим присягать мне! Это вы мне тоже виной ставите, я знаю! Имея под собою крепостных, вы стали царями и теперь хотите связать монарху руки. Но довольно. Веди остальных сюда! Хочу я посмотреть, кого еще послало мне отечество, и глазами моими убедиться, кто именно сии господа патриоты, столь властно распоряжающиеся короной и судьбами России!
Князь Платон Зубов низко поклонился императору и вышел из кабинета, не оборачиваясь лицом к двери.
XVII. Голгофа
Император подмигнул Бенигсену и разразился хохотом, потирая руки.
— C'est exsellent! — воскликнул он. — Какова наглость, а? Пусть пожалуют сюда голубчики. Мы их накроем, как стаю дроздов сетью. Пален там? — спросил император, указывая на дверь за ковром.
— Ваше величество, графа Палена там нет, — угрюмо ответил Бенигсен.
— Как нет? Что вы говорите? — встревожился император. — Но ведь именно условлено было, что он будет там ожидать моего знака? Что помешало ему выполнить мое повеление?
— Палена нет за этой дверью. Он с батальоном охраняет главный вход замка. За этой дверью никого нет, ваше величество. Но я здесь.
И, говоря это, генерал Бенигсен обнажил шпагу.
— Измена! Караул, вон! — закричал император, бросаясь к двери.
Но Бенигсен поднял шпагу и приблизил ее конец к груди императора.
— О, я погиб! Меня предали! Мне подло изменили! О, Пален! Пален! — простонал в тоске император.
— Ваше величество, жизнь ваша в моих руках, — сказал Бенигсен по-немецки, — но именно потому она в безопасности. Если только захотите сами спасти себя! Выслушайте меня и оставайтесь спокойно на месте. Ибо при малейшей вашей попытке двинуться моя шпага пронзит вам сердце. Клянусь Архитектором вселенной!
И Бенигсен начертал знак в воздухе концом своей шпаги. Император в ужасе отступил, уставя взор на конец шпаги.
— Император Павел Первый! — торжественно сказал Бенигсен, — почему отступаешь ты в ужасе пред священным знаком, мною начертанным? Или ты вспоминаешь клятвы юности, принесенные тобою в священном собрании строителей храмины блаженства человеческого? Воззри на изображения сего ковра и приведи на память твои поступки. Исполнил ли ты клятвы, тобою принесенные!
— Проклятие вам, демоны и человекоубийцы! — вскричал император. — Проклятие вам, лжецы и лицемеры, губители царей и народов! Вы, завлекающие неопытных, развратители невинных, слуги тьмы, одевающиеся в облачения ангелов света! Да поразит вас небесная молния! Ко мне, Иисусе! Иисусе! — возопил, ломая руки, император. — Ты, чьи святые Страсти я носил на себе! Спаси, спаси своего помазанника!
— Напрасно призываешь Галилеянина, он тебе не поможет, — с адской усмешкой сказал Бенигсен. — Император Павел Первый! Я прислан свершить приговор над тобою. Но еще могу спасти тебя. Есть средство к тому. Подпиши сейчас бумагу, которую дам тебе.
— Бумагу? Какую? Что еще требуют они от меня?
— Ваше величество, — меняя тон и обращение, сказал Бенигсен, — подпишите мир с Англией, восстановление торговых договоров, уничтожение эмбарго, наложенного на английские товары, отказ от острова Мальты и от права держать флот свой в Средиземном море, отозвание войск, идущих походом для соединения с войсками Наполеона Бонапарта и нападения на индийские владения Британии, отказ от союза с нейтральными морскими державами и вступление Российской империи в коалицию держав против Франции. Пошлите сейчас вернуть курьера, вами сегодня посланного с распоряжениями о занятии Ганновера. И вы будете спасены. И будете спокойно царствовать. Я проведу вас к Палену, а вся шайка продажных мерзавцев, изменивших вам, будет арестована. Ваше величество, согласитесь подписать бумагу, ибо, кроме блага человечеству, сие ничего не принесет. Наполеон Бонапарт есть исчадие безбожия и бунта. Можете ли вы, монарх законный, что общее иметь с сим узурпатором? Именем свободы, истины, разума и добродетели умоляю вас согласиться и поспешить исполнить предлагаемое вам требование!