Павлик Морозов [1976]
Шрифт:
— А я тоже люблю думать… Про все, про все! Знаешь, когда хорошо думается? Когда спать ложишься… Правда? А тебе сны снятся?
— Снятся.
— Мне раз приснилось, что в Герасимовке дома стеклянные и электричество.
Павел с интересом взглянул на нее, убежденно сказал:
— Электричество на самом деле будет. Помнишь, Зоя Александровна говорила, что в каждую деревню электричество проведут? Вот только колхоз сначала надо.
— Только домов стеклянных
— Я?!
— Ага… — Она снова помедлила. — А я тебе никогда не снилась?
— Не… — подумав, ответил он.
Вдали глухо зашумела тайга. Сильный порыв ветра внезапно налетел на деревню. Острая молния вспыхнула и погасла, словно опущенная в воду; вдали неясно зарокотал гром.
На огороде, неистово захлебываясь, залаял пес.
— На кого это Кусака? — Удивленная Мотя вскочила, придерживая на коленях трепещущее платье. Она исчезла за избой, но Павел слышал ее тоненький, уносимый ветром голосок:
— Кусака, Кусака! На, на! Кому говорю, Кусака!
В небе снова загромыхало. Тяжело дыша, девочка подбежала к крыльцу.
— Кто бы это был, Паш? По огородам пошел, быстро так…
Павел встревоженно приподнялся:
— Не хромает?
— Да разве ж разберешь в темноте? — пожала она плечами и, увидев, что Павел заторопился к плетню, сказала:
— Да ты сиди, Паш. Может, мне показалось…
Павел стоял у плетня, настороженно вглядываясь в темноту.
— Мотя! — вдруг позвал он.
Она послушно подошла и стала рядом.
— Как Зоя Александровна говорила про пионерский салют?
— Как? — Она помолчала, вспоминая. — Ну, что общественные интересы пионер ставит выше личных…
Он задумчиво повторил про себя:
— Общественные интересы выше личных…
— Да ты что трясешься? Простыл?
— Не знаю… Наверно, простыл.
На крыльцо снова вышли Дымов, учительница и Потупчик.
— Возьми, Павлик, лозунги. — Зоя Александровна протянула ему листок.
Дымов сказал:
— Прежде всего о колхозе напишите. Это самое важное! Значит, завтра за работу?
— Прямо с утра сядем, — кивнула Мотя.
— Молодцы!.. До завтра, Зоя Александровна. На собрании встретимся.
Учительница ушла. Все молча стояли у крыльца, прислушиваясь к ее удаляющимся шагам. Потупчик тихо заговорил:
— Конечно, я думаю, трактором пни будет сподручнее корчевать. Плохая у нас земелька. Лучшую Кулуканов да другие такие, как он, забрали себе, заешь их гнус!
— Столько я об этом Кулуканове сегодня наслышался! — качнул головой Дымов.
— Да ведь
— А в списках сельсовета середняком числился…
— Записать как угодно можно. Бумага — она все терпит.
Мотя взглянула на Павла, шепнула:
— Ты слышал, Паш?
— Сейчас хлынет, — уклончиво ответил он, глядя на небо. — Я побегу.
Павел перескочил через плетень.
«Чудной какой-то он сегодня, — подумала девочка. — Лихорадка у него, что ли?»
Она вышла на середину двора, запрокинула голову. Крупная холодная капля ударила её по щеке.
Мотя протянула к черному небу руки и тихо запела:
— Дождик, дождик, припусти…
Подошел Дымов и обнял ее за плечи.
— Хорошо как! — он глубоко вдохнул свежий грозовой воздух. — Вот и у меня такая пионерка растет, — задумчиво, ни к кому не обращаясь сказал Дымов.
— А как зовут вашу дочку? — спросила Мотя.
— Как зовут? — рассеянно переспросил он и вдруг громко крикнул ушедшему в избу Потупчику: — Василий Иванович!
— Да, — откликнулся он, выглядая из двери.
— А это правда, Василий Иванович, что Морозов бил сына, когда он в пионеры записался?
— Пашку-то? Люди говорят, бил…
— А мальчик он, кажется, славный.
— Очень душевный парень, не в отца пошел!
Над самыми их головами оглушительно ударил гром, косой дождь тугими струями захлестал по двору. Мотя и Дымов разом вскрикнули. Он, смеясь, схватил девочку за руку:
— Ой, бежим, пионерка! Скорей. А то утонем!
ГЛАВА VIII
НОЧНОЙ ГОСТЬ
Татьяна сидела у окна, вглядываясь в темноту и кутаясь в шаль.
— И где его носит в такую непогоду… Федя!
— Чего, маманька? — откликнулся Федя из соседней комнаты.
— Где Паша?
— С Дымовым заговорился.
— Заговорился! Вон дождь какой находит…
Скрипнула дверь. Она быстро повернулась к порогу, но это вошел Кулуканов.
— Где Трофим? — спросил он глухо, не здороваясь.
— В сельсовете.
— Я подожду.
— Подождите… — пожала она плечами и ушла в соседнюю комнату укладывать спать захныкавшего Романа.
Кулуканов снял картуз, перекрестился и сел к столу, подперев ладонями голову. Долго просидел так, вздрагивая при звуках шагов, изредка доносившихся из-за окна.
В избу быстро вошел, почти вбегал запыхавшийся Данила.
— Дядя Трофим!..
Кулуканов опустил руки.