Павлик Морозов [1976]
Шрифт:
Ксения всплеснула руками.
— Вот ведь мошенник!.. Пойдем скорее, Федя! Вишь, дела какие! — взволнованно бросила она Татьяне уже на ходу.
Татьяна задумчиво смотрела им вслед.
…Вечером, передав Якову дежурство в избе-читальне, Павел побежал домой. На улице толпились девушки и парни, и он чувствовал, что его провожают взглядами, перешептываются.
С тех пор как народный суд приговорил Трофима Морозова к десяти годам тюрьмы, Павел нигде не мог пройти незамеченным. Тяжело было чувствовать
Павел добежал до своего двора и вдруг остановился озадаченный: калитка была заперта. Он потрогал пальцем большой медный замок и решительно полез через забор.
Дверь в избу была открыта, оттуда доносились голоса.
У двери Данила курил самокрутку. Злобно скривил губы, взглянув на Павла.
В углу сидела мать с Романом и Федей. А посреди избы стоял дед Серега,
обеими руками опираясь на палку. Он что-то хрипло говорил — было видно, как шевелились кончики его седых усов.
Павел переступил порог, сказал нерешительно:
— Здравствуй, дедуня!
Дед не ответил, даже не обернулся. Данила процедил сквозь зубы:
— С коммунистами не разговариваем!
Павел, бледнея, шагнул к деду:
— Дедуня…
Но дед, казалось, не замечал и не слышал внука. Из-под нависших белых бровей он в упор смотрел на Татьяну.
— Ну, отвечай, невестка!
Татьяна слабо покачала головой:
— Не знаю…
Серега стукнул палкой.
— Что не знаешь? Комиссия уже по деревне ходит.
— Ну, так что ж?
— Записывают, кто чего в колхоз сдает.
— Шитракова уже раскулачили, — сказал Данила.
— Меня не раскулачат… нечего, — вздохнула она.
— Не о том речь… — снова пристукнул палкой дед Серега. — Я за старшого остался, мужа у тебя теперь нету. Слышишь? Как сказал, так и быть должно! Надо наше хозяйство объединить, а забор между дворами уберем.
Горькое негодование охватило Павла. Так вот зачем пришел дед Серега! Хозяйство прибрать к своим рукам хочет! Ведь объединиться с дедом Серегой — значит в батраки к нему пойти. Вся деревня знает, какой он жила. И Данилкины мысли ясны: небось думает, дед помрет скоро, а он, Данила, хозяином станет. Он и раньше хвастался, что будет жить богаче Кулуканова.
Мальчик хмуро взглянул на двоюродного брата, отошел в сторону и негромко проговорил:
— Маманька, не объединяйся… В колхоз вступим…
Все молчали. Лишь Федя зашевелился возле матери, зашептал ей на ухо:
— Маманька, в колхоз вступим!
Дед Серега тяжело качнулся, кашлянул:
— Так как же, Татьяна?
Все смотрели на нее, ожидая решающего слова. И она сказала тихо, сделав головой чуть заметное движение в сторону Павла:
— Ему видней… Он теперь
— Ну-ну… — выдохнул дед. — С голоду подохнете!
Он круто повернулся и, стуча палкой, вышел вон. Данила, кривя лицо, погрозил кулаком:
— Мы с тобой еще посчитаемся. Коммунист какой!
Татьяна привстала, гневно краснея:
— А ну, проваливай!..
Данила выплюнул самокрутку и, бормоча что-то под нос, сбежал с крыльца. Павел проводил его взглядом, спросил:
— Кто на калитке замок повесил?
— Это дед запер, — недовольно сказал Федя. — Приказал с сегодняшнего дня через его двор ходить. Данилка говорит, что теперь у нас одно хозяйство.
Павел вспыхнул:
— Новое дело! Пускай и не думает! Замок я все равно собью!
Он снял с полки молоток, выскочил наружу. Татьяна неподвижно сидела, прижимая к себе маленькрго Романа. Правильно ли она поступила? Может быть, нужно было соединиться с хозяйством деда? Может быть, не будет в деревне колхоза, о котором так хорошо рассказывает Ксения? Да и каким будет этот колхоз? Как жить? Разве по силам одной кормить и одевать детей? Пашка, правда, подрастает, помогает уже по хозяйству, но все-таки ведь он еще мальчонка. Ах, Пашка, Пашка!..
Внезапно она встрепенулась. В открытые двери из синих сумерек донесся пронзительный крик. Холодея и дрожа, Татьяна вскочила, усадила на пол заплакавшего Романа, выбежала на крыльцо.
У забора Данила бил кулаком вырывающегося Павла.
— Стой! — гневно закричала она. — Стой, проклятый!
Бросилась к сараю, непослушными трясущимися руками схватила жердь.
Данила отпустил мальчика, влез на забор.
— Я еще не так твоего пионера… — он не договорил и спрыгнул на свой двор. Жердь гулко стукнула по верхушке забора.
…Было уже совсем поздно, когда освободившийся от всех дел Потупчик зашел к Татьяне.
— Вечер добрый, Татьяна Семеновна! Как живешь?
— Помаленьку.
— А как насчет колхоза думаешь?
— Мы вступаем, Василий Иванович. — Она кивнула на детей и открыто посмотрела ему в лицо. — У меня теперь другой жизни нету.
Он посмотрел в окно на избу деда Сереги.
— А эти?
— Эти? Эти не пойдут.
— Ну, и без них обойдемся! — сказал он с сердцем.
Татьяна вздохнула.
— Чего только мне в колхоз отдать? Совестно перед людьми будет, Василий Иванович… Плуг, борона да кур пять штук.
— Кур не надо, Татьяна Семеновна, — добродушно усмехнулся Потупчик. — Куры — это твоя личная собственность. А плуг и борона — хорошо. Хозяйство, я думаю, соберется! У кулаков заберем инвентарь всякий. Чего с ними церемониться, раз они батрацкими руками богатство наживали! А они за свое богатство цепляются! Шитраков вон веялку спрятал!