Печать льда
Шрифт:
В отдалении слышались крики неизвестных зверей, порой пальцы скручивало ощущением близкой опасности, но ничего больше с Орликом не приключилось.
Примерно через месяц он выбрался на укромную поляну, где стояли пять изб и выстроились с десяток охотников, которые словно ждали случайного гостя. Вельт, успевший обрасти рыжей бородкой, в недоумении замер, но следом за ним из леса вышли еще пятеро, и одну за другой бросили к его ногам пять волчьих голов. Прозвучали короткие, но громкие слова, охотники возбужденно загудели, из их строя выполз старый дедок. Он придирчиво оглядел Орлика, покачал
– Ты убил хозяина леса голыми руками?
– Я убил волка, – пожал плечами Орлик и поддел ногой издающую зловоние голову.
– Ты убил большого желтого волка – хозяина леса! – упрямо повторил старик и ткнул Орлика кривым пальцем в грудь. – Ты не лесной человек. Ты ходишь по лесу, как пьяный скам. Ты слышишь магию, но не понимаешь, что слышишь. Ты здоров, как горный медведь, но медлителен, как проглотившая бобра водяная змея. Но ты, рыжий, убил хозяина леса, за которым одних лесных братьев числится едва ли не полсотни! Теперь ты – хозяин леса. Уйдешь жить в лес, как зверь, или останешься с нами в деревне, как человек?
Орлик остался. И когда наконец вышел из Пущи, действительно чувствовал себя хозяином леса. Старый Гринь научил вельта многому. По крайней мере, помог ему разобрать свитки и пергаменты, многие из которых были на незнакомых языках, но и, кроме того, науки хватало.
Орлик сам себе порой напоминал мальчишку, что, разинув рот, прислушивается к речениям седых вельтов, растолковывающих, какой бывает ветер, чем одна волна отличается от другой, что значит рисунок звезд и как определить глубину или мель, не опуская голову в воду. Через три года Орлик слышал лес лучше, чем биение собственного сердца. Магические ловушки, разбросанные по чащам в незапамятные времена, он не только научился различать и метить одним лесовикам известными знаками, но и уничтожать их или задвигать в непролазные болота. Однажды на спор вельт завязал глаза, пошел с копьем-распоркой в лес и, не снимая повязки, взял готовящегося к зимовке медведя. Тогда-то и сказал ему Гринь:
– Уходить тебе надо, парень.
– Куда же, старик? – не понял Орлик. – И зачем?
– Туда, – махнул Гринь рукой на восток. – Ты и сам знаешь куда. В Погань. А то ты и вправду превратишься в хозяина леса, потому что только он убивал не для пропитания, а из-за куража и злобы.
– Во мне нет злобы, – нахмурился вельт.
– Потому и посылаю тебя не домой, а в Погань, – проскрипел старик. – Там много вельтов, и охота там… другая. Не для пропитания, а чтобы выжить. То, что тебе нужно. Да и пора уж Погани потесниться!
– Неужели ты думаешь, что я смогу сдвинуть с места Погань? – ухмыльнулся Орлик. – Не камнеломка ведь и не болотица наводная, а Погань! Она ж завсегда восток всей земли крыла!
– Не завсегда, – мотнул головой Гринь. – И Пуща не от начала мира стоит. Да и камнеломки, и болотицы, и прочая местная неудобь как бы не сильно старше Погани. Или не ты говорил, что с любым колдовством можно сладить, лишь бы нужный узелок прочувствовать и распустить?
– Так то Погань! – протянул Орлик, с детства помнивший байки и сказания про гиблую сторону.
– Так и ты не выпечка медовая! – скривил губы старик.
Так, двадцати
Показалось отчего-то Орлику, что и сам город пропитан колдовством. Но не тем, что виделось притаившейся у горизонта страшной степной бурей, а тем, которым одаряет морской бог по его воле вырастающие из бездонной пучины острова. Вот таким островом привиделась Орлику Айса, привиделась и очаровала его.
Оставил он обозных на торжище у Дикого поселка и пошел к городу. Заплатил подать за вход за главную стену, а там нашел земляков и узнал, что его давно уже дома погибшим числят. Перекинулся словом с одним, с другим, пристроился сначала в Поганке, потом пожил в Диком поселке, начал понемногу заходить в Поганую сторону, а там и вовсе во вкус вошел.
И то дело, охота у Орлика пошла так, что другие только глаза таращили. Правда, сам вельт особо не утруждался, накопил для начала на пошлину для принятия в охотничью общину, а дальше – на пропитание да вино хватало и ладно. Тем более что источники привычной радости жизни бродили, потрясая юбками, по Дикому поселку, да и по ремесленной и торговым слободам в избытке.
Где-то через год получил Орлик охотничий ярлык и ярлык постоянного айского гостя заодно. Одно только его новых приятельниц смущало, из тех, с кем он поближе сходился, отчего вельт клеймиться отказывается и как только Погань его не пожжет неклейменого?
Орлик только усмехался на виду, а без виду хмурился. Не так легко давалась ему Погань, как со стороны казалось. Никак он не мог отыскать тот узелок, что распустить следовало. Все чудилось вельту, что узелков этих над Поганью словно сеть раскинута, и если бы не каменный остров Айсы, давно бы уж затянуло той сетью всю землю.
Так и бродил по Погани вельт, обвесив руки да ноги свои амулетами, оплетя одежду и собственную удачу наговорами, растопырив пальцы и ожидая пакости всякую секунду, как за границы города выходил. Бил зверя поганого тяжелой пикой, рубил топором, который однажды сменил за его спиной тяжелый меч, что поела поганая плоть в первый же год охоты. Сопровождал в Погань и прочих добытчиков – рудознатцев, собирателей поганой травы, старателей Темного двора, что обнюхивали пропеченные невиданным жаром развалины да что-то расколдовать пытались на обугленных магией и временем дальних холмах.
Так и стукнуло Орлику, отпустившему окладистую рыжую бороду, тридцать лет. Начал он уже о собственном доме и жене задумываться. Все чаще поворачивался лицом к северу, где за своенравной Тарсией плескалось родное море. Да вот только Погань нерасплетенную вельту за спиной оставлять не хотелось.
– А и не надо ее оставлять! – заявил ему как-то смешной дедок Камрет, который по вечерам присказками да прибаутками частенько веселил завсегдатаев вельтской харчевни. – Скоро все развяжется, скоро! Потерпи немного. А не терпится, посодействуй в меру силенок своих, их-то у тебя побольше, чем у других. Да и с головой ты, парень, дружишь, пусть и высоковато ее носишь!