Печать василиска
Шрифт:
– Марья Карповна, ну не томите, давайте уже свой кулинарный шедевр! – Егор просительно посмотрел на домработницу. – Запах такой, что аж слюнки текут.
– Да, от оладушек моих фирменных еще никто не отказывался, – отозвалась та и тут же нахмурилась: – Только вот супружница ваша одна все носом крутит, – она с укором посмотрела на Вадима Семеновича. – Не ест она, видите ли, нездоровую пищу! А что ж тут нездорового-то?! Тут же все продукты самые что ни на есть натуральные: сметанка, яички, маслице – все свое, домашнее...
– Мария Карповна, – Вадим Семенович испуганно втянул голову в плечи, – уважаемая, вы неправильно поняли Эллочку. Она просто всю жизнь на диетах
– Ну так и нечего обзываться, если непозволительная роскошь! А то стала тут, понимаешь, носом воротит. И то ей не так, и это не этак. Ты-то, надеюсь, на диетах не сидишь? – Женщина бухнула на стол перед Алей тарелку.
– Не сижу, – она с тоской посмотрела на гору оладий. Столько одному человеку ни за что не съесть.
– Вот и хорошо, а то фигуры они тут блюдут – воблы сушеные! – домработница вернулась к плите.
– Так вот, значит, едем мы себе, едем, – продолжил прерванный рассказ Толик, – Настасьину топь миновали, к Мертвому озеру выехали, видим – на самом бережку мужик сидит. Тихонько так сидит, точно спит. Поначалу-то мы, грешным делом, решили, что это рыбак, а потом вспомнили, что в Мертвом озере рыбы нет. Ну, подумали, мужик просто так сидит – отдыхает. А товарищ Федор чего-то разволновался. Вот, что ни говори, а у этих прибабахнутых ребят какое-то особое звериное чутье, – он сунул в рот последнюю оладушку, многозначительно посмотрел на Алину тарелку.
– Хотите? – спросила она шепотом.
Вместо ответа Толик подцепил вилкой сразу три оладьи, перебросил к себе на тарелку и как ни в чем не бывало продолжил:
– Посмотрел товарищ Федор, посмотрел, да как сиганет с брички прямиком к этому мужику. А кобылка эта ненормальная за ним следом, как привязанная.
– Так у Федьки ж дар, – не оборачиваясь, сказала Марья Карповна, – он с любой животиной общий язык найти может. Вон, давеча у Курпатовых псина сбесилась, не то что на чужих людей, на самого хозяина бросаться начала. Воет, в дом никого не пускает. Хоть ты ее пристрели, чтобы чего не вышло. Васька Курпатов уже к соседу за ружьем сходил, уже и прицелился. Да жалко же, что ни говори, псину-то. Она им, почитай, десять лет верой и правдой служила, рука ж не поднимается пристрелить, а тут Федька. Дай, говорит, я с твоей собачкой погуторю. Васька его и отговаривал, и со двора гнал от греха подальше, а тот, поганец, с другой стороны через забор перелез и шасть – прямиком к псине. Ваську чуть кондратий не хватил, думал, что все, не спасет хлопца. А тут смотрит, Федька псину руками за шею обнял, что-то ей на ухо шепчет, а та, главное, слушает и смотрит так внимательно, точно понимает человеческую речь. А может, он с ней по-собачьи разговаривал, кто ж его знает, дурачка-то? Только через пять минут таких разговоров псина на землю легла и вроде как заснула, а Федька Курпатову и говорит: «Все, не станет она тебя больше обижать, дядька Василь. Это у ней в лапе кусок стекла застрял, аккурат под когтем, больно ей уже давно, вот и бесится от бессилия, потому как сама вынуть никак не может, а стекло я выковырял, надо только лапу какой тряпицей перевязать». Представляете?! А псина с того времени шелковая стала, Васька говорит, все время ему теперь в глаза заглядывает, точно прощения просит.
– В общем, получается картина маслом. – Толик, похоже, едва дождался, когда домработница замолчит. – Товарищ Федор на всех парах мчится к озеру. Кобылка, не разбирая дороги, следом. Ну и мы с Коляном на бричке, как Чапай с Петькой. Чуть в озеро не свалились. Смотрим, а товарищ Федор перед мужичком на корточках сидит и что-то бормочет. Слезли с брички, пригляделись получше, а мужик-то того, совсем неживой. То есть выглядит-то он как живой, сидит себе, на озеро любуется, а пульса и прочих жизненно важных функций не наблюдается. И товарищ Федор хорош! Нет бы нас, городских, непутевых, успокоить, сказать, что мужичок естественной смертью помер, не выдержал красоты пейзажа. Так он затрясся весь, от озера отскочил и к трупу больше ни ногой, сколько ни звали. Даже когда участковый подъехал, отказался к воде приближаться, все бормотал, что озерный змей проснулся и первую душу невинную на дно уволок.
– Озерный змей? – переспросил Егор.
– Ну, этот их монстр доморощенный – Василиск, – пояснил Толик.
– А с чего товарищ Федор взял, что мужика Василиск прикончил?
– Так кто ж поймет этого ненормального?! Сидит посреди дороги, лицо руками закрывает и голосит: «Ой, беда! Ой, начинаются Василисковы дни». А что за дни такие, кто знает? – Толик обвел присутствующих вопросительным взглядом.
– Праздник такой есть старинный, называется Василисков день, – пояснил Вадим Сергеевич. – Начало приходится на четвертое июня.
– А вчера у нас какое число было? – Толик посмотрел на Николая.
– Так четвертое и было, – ответил тот. – Только фигня все эти разговоры про озерного змея. Мужик водкой упился, вот и окочурился. Возле тела пустая бутылка из-под водки лежала.
– И ничего это не фигня! – обиделся Толик. – Если бы человек от водки откинулся, он бы откинулся со счастливым и полностью умиротворенным лицом, а ты рожу этого жмурика видал? Да ее ж от страха всю перекосило! И вообще, весь он какой-то твердый, как окаменевший. А еще до смерти он был чернявым, а тут вдруг ни с того ни с сего сделался седым как лунь. От водки, скажешь?
– А откуда ты знаешь, что он чернявым был? – сощурившись, спросил Николай.
– А оттуда! Мне товарищ Федор сказал. Сказал, что это тракторист здешний. Мужик, конечно, не шибко здоровый образ жизни вел, выпить был не дурак да и по бабам ходок еще тот, но крепкий, чертяка! Такого несчастная пол-литра водки с ног бы ни за что не сбила.
– Это Григорий-то? Покойник, царствие ему небесное? – вмешалась в спор Марья Карповна. – Так все правильно Федька про него сказал: и выпить любил, и ни одной бабы мимо себя не пропускал, и чернявый был, что тот цыган, – все верно.
– Так вот, мать, не чернявый больше Григорий-то, – понизив голос до доверительного шепота, сообщил Толик. – Седой и страшный, как смерть. Ой, блин! – он махнул рукой. – Я ж о главном рассказать забыл! Когда участковый его осматривал, то нашел в ладони нательный крестик. Этот Григорий, выходит, так чего-то испугался, что крест с груди сорвал, защититься пытался.
– Толик, ну что ты несешь?! – одернул его Николай. – Вроде ж интеллигентный человек, младший научный сотрудник известного на всю страну НИИ, а тебя послушаешь, так получается, что в здешних местах черт знает что творится.
– Так и творится, – Вадим Семенович отодвинул от себя пустую тарелку. – Вон вчера на Мертвом озере колокол церковный звонил.
– Вадим Семенович, – не удержалась Аля, – вы же сами вчера нас всех пытались убедить, что это происки Дмитрия Сергеевича!
– А сегодня, Алечка, я в этом уже не так уверен. Видите, что на озере делается-то, а Дмитрий Сергеевич нас вчера предупреждал, что начнутся всякие... – Вадим Семенович помолчал, подбирая нужное слово, – всякие пакости. Вот ведь и вы, Алевтина, этой ночью спали крайне беспокойно, кричали громко. Отчего кричали, а? – он вопросительно сощурился.