Печенежские войны
Шрифт:
Василик встал, отвесил князю глубокий поклон. Однажды утром, увидев дым сигнальных костров от Роси и до Киева, понял он, что степь вновь напала на Русь. Потому иного ответа и не ждал.
Какое-то время византиец стоял молча, потом внимательно и с сочувствием посмотрел на князя Владимира.
— Русь с печенегами в войне. Вашему посольству не говорить с каганом, пока горят вежи россов. Дозволь, князь Владимир, мне первому сказать кагану Тимарю слово о мире? Думаю я, что не дошёл до кагана старший василик Иоанн Торник, не успел вручить грамоту от божественного василевса с просьбой
Князь Владимир с интересом глянул на Парфёна. Услышал, как воевода Волчий Хвост, почтительно стоявший рядом у открытого окна, в ответ на слова Стрифны поощрительно крякнул в кулак.
— Доброе дело сделаешь, василик Парфён, если станешь посредником между Русью и печенегами. Слово даю императору Василию: учинится прочный мир с Тимарем — пошлю сильное войско Византии в помощь. Князья Киевские не один раз уже помогали вашему отечеству, данное слово своё держали крепко. Поезжай к Тимарю. И если он примет мир — ждём тебя в Киеве. Тогда снарядим доброе посольство к печенегам. Послужишь Руси — тем послужишь и Византии. Возьмёшь ли с собой достойную охрану, василик Парфён?
От охраны Парфён Стрифна отказался: случится вдруг неудача, так зачем зря губить дружинников? Явится он к Тимарю от имени византийского василевса, — от имени василевса и говорить будет о мире с Русью.
Князь Владимир пожелал ему удачи. Воевода Волчий Хвост самолично обещал завтра поутру проводить василика из города до печенежских дозоров.
Иоанн Торник обрадовался несказанно — каган Тимарь вновь зовёт его в Белый Шатёр! После памятного приступа под Белгород, когда печенежское войско с изрядным уроном и с позором отошло в свой стан, каган будто забыл о василике, к себе не призывал, а случалось увидеть издали, отводил глаза в сторону. Будто это его вина, Торника, что россы устояли на стенах!
Мимо сумрачных нукеров прошёл Иоанн торопливо, размышляя — зачем понадобился? Что новое надумал этот степной хищник? Может, о Киеве спрашивать будет, под Киев решил войско повести?
Вошёл, с порога поочерёдно отвесил поклоны кагану, княжичу Араслану и князю Урже, который стоял справа от кагана, сцепив на рукояти меча длинные пальцы с дряблой жёлтой кожей. А когда поднял голову — оторопь взяла — перед каганом на коленях стоял младший василик Парфён Стрифна!
И на лице Парфёна, избитом до кровоподтёков, удивление не меньшее — как, Иоанн жив и при кагане? Неужто пленником?
Уржа недобро усмехнулся, увидев столь нежданную обоим василикам встречу. Прервал краткую паузу:
— Близ Кыюва наши батыры его изловили. Ехал с конными урусами. Говорит, что шёл к кагану. Ещё утверждает, будто из твоего посольства от императора Василия. Верно ли? А может, доглядчик от князя Владимира? Знаешь ты его, Иоанн?
— Да… Вместе посланы были, — с трудом приходя в себя, выдавил Иоанн. Со стороны грек походил на человека, которого только что вытащили из речной глубины, откуда сам он уже никогда не поднялся бы.
— С миром к нам приехал от князя Владимира, — Тимарь, который сидел на бархатной подушке молча, зажав губами правый ус, сказал это для Торника. — Как думаешь, мой многоопытный советник, даст ли выкуп за Белый город князь урусов? Или хитрость какую затевает, ждёт, пока дружина прибудет в Кыюв?
Торник так и не придумал ещё, что делать, как повести себя — спасать ли Парфёна или убрать руками кагана? Что лучше? Как поступить без промашки? А у Парфёна брови поднялись дугой, едва умолк каган, гневом сверкнули чёрные глаза, покривилось избитое лицо — вон как вышло! Торник — в советчиках у печенежского кагана! Что же он ему советует, если божественный василевс повелел не выкупа с Руси добывать печенегам, а помощи искать Византии?!
Иоанн с трудом приходил в себя от оцепенения, едва нашёлся, что ответить кагану:
— Если о выкупе хотел вести речь князь Киевский, то почему не послал своих знатных мужей с подарками кагану? Почему поручил это чужому человеку, жизнь которого ему не дороже червя под ногами?
Парфён качнулся от таких слов, сделал попытку вскочить на ноги, но два рослых нукера тут же навалились ему на плечи, посадили на ковёр. Сумел лишь руку протянуть к Торнику, словно предостеречь хотел от необдуманных слов и поступков.
— Иоанн, о чём твоя речь? К чему склоняешь ты печенежского кагана? Князь Киевский о равном мире хлопочет, а не о выкупе за свои земли! Разве не об этом же помыслы божественного василевса? Опомнись!
Иоанн Торник знал теперь только одно — он разоблачён, а потому надо спасать себя. Парфён Стрифна домой возвратиться не должен! Заговорил так, будто и не слышал слов младшего василика:
— Думается мне, о повелитель степи, прислан сей человек от князя Владимира доглядывать за твоим войском. Вчера только князь Киевский в свой город вошёл с малой дружиной, потому и хочет знать, велико ли твоё войско? А речь о мире нужна, чтобы со всех городов ратников собрать под Киевом и на тебя исполчиться.
Парфён Стрифна сумел вырваться из цепких рук нукеров, в гневе вскочил на ноги, резко обернулся к Торнику. На смуглом в кровоподтёках лице выступили капельки пота, стиснутые губы побелели. Не верил уже, что живым выйдет из каганова шатра — свой же предал, подвёл под смерть!
— Ты изменил своему василевсу, Иоанн Торник! Подлый Иуда, тебя ждёт лютая смерть… Попомни мои слова, лютая смерть ждёт тебя в этой земле!
Уржа хлопнул ладонями. В шатёр вошли ещё двое нукеров.
— Уведите и глаз с него не спускайте, — распорядился он.
Разгневанного Парфёна силой уволокли из Белого Шатра.
Не зная, что он ещё предпримет, Иоанн Торник с поклоном обратился к Тимарю, любезно попросил:
— Дозволь, о справедливейший повелитель, мне допросить Парфёна с глазу на глаз о силе киевской дружины? Обильное вино развяжет ему язык, среди своих посольских стражников он будет не таким настороженным и враждебно настроенным.
Каган медленно, в раздумии уставил тяжёлый взор в византийского василика, чуть приметно усмехнулся, словно заранее знал о помыслах Торника, потом повернулся к сыну. Требовательно, будто у взрослого мужа, спросил: