Печенежские войны
Шрифт:
Пополудни тёплый западный ветер разогнал серые тучи. Воевода Радко в ночь снова поднялся на стену. Стоял уже почти без надежды, стоял и смотрел, как переливался лунный свет на вершинах деревьев трёховражья, на лунный мостик через Ирпень-реку и видел, как время от времени этот мостик рассыпался на множество мелких золотистых осколков — то набегал ветер и рябь покрывала воду. Смотрел на залитый лунным светом заирпеньский луг и на тёмное, верхом сомкнувшееся с горизонтом далёкое нагорье.
Воевода Радко вздрогнул, боясь поверить собственным ушам: внизу, в непроглядных дебрях, трижды прокричал филин. Затихло всё, только сердце неимоверно застучало в груди. Ослышался? Обсчитался? Или то роковой случай совпадения всего-навсего?.. Но вот повторно трижды ухнул филин в трёховражье — и снова всё стихло, будто ничего и не было. Воевода едва сдержался, чтобы не закричать от радости: Янко подаёт знак! Пробрался-таки к городу, просит принять!
— Лестницу спустите! — распорядился воевода Радко. — Да за кузнецом кто-нибудь сбегайте!
Неподалёку Згар крикнул:
— Эй, Вольга! Воевода велит сбегать за вашим отцом — Янко возвращается в крепость!
Воевода Радко снова с тревогой стал вслушиваться в тишину леса под стеной — не обнаружили бы печенеги гонца! За тёмными деревьями оврагов и за рекой тоже — густой ряд костров: не дремлют находники, стерегут крепость. А Янко всё же прошёл сквозь всё это! Туча бы теперь помогла Янку, да разогнал ветер эту тучу не вовремя — луна светит во всё небо, и звёзды одна ярче другой.
Вдруг качнулась опущенная за частокол гибкая лестница под чьими-то медленными шагами, ритмично поскрипывая. Кто-то поднимался, будто опасался обломить ненадёжный мосток. Бережения ради воевода Радко потянул из ножен тяжёлый меч, а выглянуть опасался — если печенеги идут, то снизу стрелой враз могут отправить к предкам — пусть лучше ворог свою голову поставить отважится под удар.
Рядом дружинники ждали настороженно, боясь обмана. Ждал вместе с ними и кузнец Михайло, дышал тяжело: узнав от сына Вольги про сигнал, запалился от бега.
Над частоколом всплыла огненно-рыжая голова Янка. Лунный свет пал утомлённому гонцу на лицо и отразился в сияющих радостью глазах двумя искристыми звёздами. В трудной улыбке раздвинулись губы: прямо перед собой Янко различил отца Михайлу. Сказал:
— Вот я и дома, отче Михайло.
— Давай помогу тебе, сыне! — не таясь уже, громко ответил кузнец Михайло и протянул руки поддержать Янка, когда тот будет спрыгивать с частокола на помост.
— Нога у меня, отче, поранена, — устало выговорил Янко и тоже протянул руку, чтобы опереться о плечо отца. Воевода Радко поспешил помочь ему спуститься на помост и…
Чёрная стрела ударила внезапно, в тот последний миг, когда Янко уже ногу над частоколом занёс.
— Больно мне, — только и успел выговорить и начал валиться вперёд, на частокол. И упал бы грудью на острые торцы брёвен, да воевода и кузнец Михайло успели подхватить его под руки и опустили на доски помоста. Кто-то из отроков закричал с испугом, кто-то побежал вниз — должно, упредить старейшину Воика, — а воевода торопливо скинул с плеч корзно. На этом шёлковом корзне дружинники спустили Янка со стены, отнесли в родное подворье. Там в избе осторожно положили на лавку, ближе к очагу.
— Воду готовь, Виста, — поторопил старейшина Воик плачущую Висту. — Михайло, разрежь платно.
Кузнец Михайло ножом разрезал платно, снизу доверху, и отбросил края в стороны. Стрела торчала в спине, чёрная, будто сухая ветка у белоствольной берёзы. Старейшина Воик осторожно тронул её у самого тела. Янко застонал, шевельнулись обнажённые лопатки, мокрые от пота или от воды.
— Терпи, внуче, терпи, родная кровь моя, — негромко приговаривал тощий и сгорбленный старейшина. — Сейчас тащить стрелу буду, крепись… Готова ли вода, Виста? Подай мне, да травы-кровавника истолки в ступке, поболе. Видишь, и на ноге распухла рана, краснота уже во круг пошла…
Было видно: старейшина взволнован и пытается разговорами успокоить не только других, но и себя. Вот он осторожно, боясь сломать, потянул стрелу. Вышло красное, кровью пропитанное древко и раздвоенный, словно змеиный язык, плоский наконечник. Следом хлынула кровь и потекла по спине.
— Тряпицу дай, Виста, — попросил старейшина. Он ловко вытер кровь вокруг раны, зажал её, снова повернулся к Висте: — Кровавник нужен, — и целую горсть истолчённой травы насыпал под тряпицу, потом снова прижал. — Холстина длинная нужна, перевязать.
Старейшина Воик стал пеленать спину Янка. Воевода Радко подошёл к лавке и вместе с кузнецом Михайло бережно поддерживал тело Янка, когда старейшина просовывал холстину под грудь раненого.
Было душно. Даже прохлада тёмной ночи не спасала от духоты. Янко метался в бреду, тяжело дышал открытым ртом.
— Вольга, спишь, что ли? — услышал воевода Радко голос кузнеца Михайлы. — Дымник открой.
Отрок подошёл к очагу и приподнял длинный шест, который верхним концом был прикреплён к тяжёлому квадратному дымнику, а нижним — с помощью петли из сыромятной кожи — крепился на столбике с засечками. Вольга приподнял эту петлю на четыре засечки вверх — теперь дымник не закроется. Дым густо повалил в квадратное отверстие.
— Вот и славно, спеленали накрепко, — разогнул спину старейшина Воик. — Печенег в степь ещё уйти не успеет, как ты, внуче, на коня вновь сядешь!
Старейшина повернулся к кузнецу Михайло, успокоил:
— Дышит Янко чисто — знать, кровь в грудь не пролилась. То наше и его счастье. Стрела на излёте уж ударила, — и пошёл к порогу ополоснуть руки над корытцем.
Янко пришёл в себя только на рассвете. Воевода Радко так и не сомкнул глаз, сидел у его изголовья вместе с кузнецом Михайлой да Вистой, уставшей до изнеможения.
— Отче… — прошептал Янко, разжав спёкшиеся губы.
Шёпот Янка услышал первым воевода Радко — он первым и склонился над мокрым лицом раненого, а Виста торопливо стала вытирать пот с шеи и со щёк сына, радуясь, что сын пришёл наконец-то в сознание.
— Это ты, воевода Радко, — узнал Янко. — Вот и вернулся я… Здоров будь, воевода. Позови отца… Горячо как внутри у меня, жажда печёт. Испить бы воды холодной вдоволь, как там, в мёртвом городище, когда я ловил мокрые от росы листья в яме и облизывал их…