Пелхэм, час двадцать три
Шрифт:
– Если бы командовал я, - заявил Коррел, - то немедленно отправил бы на штурм полицейских с винтовками и слезоточивым газом...
– Слава Богу, что вы не командуете, - осадил его Прескот.
– Почему бы вам не заняться возникшей пробкой и не предоставить полиции заниматься своей работой?
– Это совсем другое дело. Мне нужны распоряжения вышестоящего начальства. Они сейчас консультируются. Хотя какого черта тут консультироваться? Нужно развести поезда к северу и югу от запертого участка. Но по-прежнему останется разрыв в милю длиной, где выведены из строя все четыре пути, причем в самом центре города. Если бы вы мне разрешили дать питание на два пути, даже на один...
– Ничего мы разрешить не можем.
– Вы хотите сказать, что эти убийцы не позволяют восстановить питание? И вы терпите приказы от банды мерзких пиратов? Это же чистой воды пиратство!
– Постарайтесь успокоиться, - посоветовал Прескот.
– Вы получите свою дорогу примерно через час, с точностью до нескольких минут... или нескольких жизней.
– Целый час, - воскликнул Коррел.
– Вы понимаете, что приближается час пик? Час пик - а у нас вышел из строя целый участок. Сумасшедший дом!
– Пелхэм Час Двадцать Три, - произнес Прескот в микрофон.
– Вызываю Пелхэм Час Двадцать Три.
– Откуда вы знаете, что эти подонки не блефуют? С чего вы взяли, что они не ожидают, что мы будем бороться за жизни пассажиров?
– Бороться за жизни, - повторил Прескот.
– А вы штучка, Коррел, ещё какая штучка.
– Они сказали, что начнут убивать пассажиров, но, может быть, это просто блеф?
– Как блеф с Доловичем?
– О, Господи!
– Настроение Коррела снова резко изменилось, глаза его наполнились слезами.
– Толстяк Каз... Он был замечательным человеком. Белым человеком.
– Коррел, вам следует очень внимательно следить за своим языком.
– Старина Каз. Он был настоящим путейцем, как в старое время. Пат Бердик мог бы им гордиться.
– Если он полез под пули, то просто дурака свалял, - заметил Прескот.
– А кто такой Пат Бердик?
– Пат Бердик? Это легенда. Величайший из старых начальников дистанций. О нем ходит множество историй. Могу рассказать целую дюжину.
– Может быть, в другой раз.
– Однажды, - продолжал Коррел, - поезд остановился без десяти пять. Представляете, за десять минут до пяти! Буквально перед самым часом пик!
– Я хочу попробовать вызвать их снова, - заметил Прескот.
– Машинист позвонил по телефону, - это было задолго до появления двусторонней радиосвязи, - и сказал, что на путях прямо перед поездом лежит мертвец. Пат спрашивает: "Вы уверены, что он мертв?" "Конечно уверен", отвечает машинист.
– Он твердый, как бревно." - Тогда Пат кричит: "Тогда, черт тебя подери, прислони его к колонне и езжай дальше. Мы заберем его, когда пройдет час пик!"
– Центр управления вызывает Пелхэм Час Двадцать Три...
– Вот такого сорта путейцем был Каз Долович. Знаете, что сказал бы сейчас Каз? Он бы сказал: "Не думай обо мне, дружище Френк, думай, как наладить движение". Каз захотел бы, чтобы все шло именно так.
– Пелхэм Час Двадцать Три вызывает центр управления. Пелхэм Час Двадцать Три вызывает лейтенанта Прескота в центре управления.
Прескот нажал на кнопку передатчика.
– Прескот слушает. Говорите, Пелхэм Час Двадцать Три.
– Лейтенант, я смотрю на часы. На них два тридцать семь. У вас осталось тридцать шесть минут.
– Сволочи, - буркнул Коррел.
– Мерзкие убийцы.
– Заткнитесь, - отрезал Прескот. Потом произнес в микрофон: - Будьте же благоразумны. Мы готовы с вами сотрудничать. Но вы не даете нам времени все подготовить.
– Тридцать шесть минут. Вы меня поняли?
– Я вас понял, но этого слишком мало. Вы же имеете дело с властями. А они слишком медленно поворачиваются.
– Пора научиться вертеться быстрее.
– Все вертится. Но вы же понимаете, у нас нет наготове миллиона.
– Вы ещё не подтвердили, что заплатите. Достать деньги не так трудно, если отнестись к этому всерьез.
– Я простой полицейский, и не слишком хорошо разбираюсь в таких вещах.
– Тогда найдите того, кто разбирается. Время идет.
– Я свяжусь с вами, как только будут новости, - заверил Прескот. Проявите терпение. Просто больше никого не убивайте.
– Больше никого? Что вы имеете в виду,
Какая грубая ошибка, - ужаснулся Прескот, - ведь они не знают, что кто-то был свидетелем смерти Доловича.
– Люди, которые вернулись на станцию, слышали стрельбу. Мы предположили, что стреляли вы. Это был один из пассажиров?
– Нет, мы кого-то пристрелили на путях. И убьем любого, кто сюда сунется. Пассажиров тоже. Имейте это в виду. Любая провокация - и одному заложнику конец.
– Пассажиры ни в чем не виноваты, Не трогайте их!
– Осталось тридцать пять минут. Свяжитесь со мной, когда получите известие о деньгах. Поняли?
– Понял. Я снова ва прошу - не трогайте людей.
– Мы тронем столько, сколько понадобится.
– Я скоро с вами свяжусь, - пообещал Прескот.
– Конец связи.
– Он откинулся в кресле, изнемогая от сдерживаемой ярости.
– Господи!
– воскликнул Коррел.
– Слушая, как вы упрашиваете этого подонка, я стыжусь, что я - американец.
– Пошли к черту!
– рявкнул Прескот.
– Забавляйтесь со своими поездами.
Его Честь, господин мэр.
Его честь, господин мэр, лежал в постели в своей квартире на втором этаже особняка Грейси. У него текло из носа, страшно болела голова, ныли все кости и температура достигала 103, 50 по Фаренгейту. Этого было вполне достаточно, чтобы обвинить его многочисленных врагов как в городе, так и вне его, в заговоре, жертвой которого он стал. Но мэр понимал, что было бы чистой паранойей подозревать Другую Сторону в том, что они, скажем, подсадили вирус гриппа на край его бокала с мартини, - у них просто не хватило бы воображения придумать такой трюк.