Пелхэм, час двадцать три
Шрифт:
– А у вас, сэр, есть соображения по поводу метро?
Паренек опустил глаза и пробормотал:
– Оно делает свое дело.
– Вы считаете, что оно делает... делает свое дело. Тогда я делаю вывод, что вы не согласны с предыдущим джентльменом, который считает, что в метро опасно?
– О нет, там очень опасно.
– Грязно, сыро, слишком жарко или холодно?
– Да, сэр.
– Переполнено?
Паренек закатил огромные глаза.
– Господи, вы же сами прекрасно знаете.
– Ну, тогда, если собрать все вместе...
– Оно делает свое дело.
– Спасибо, сэр. А как вы считаете, юная леди?
– А я с вами уже встречалась. Это было на пожаре третьей степени в Краун-хейтс в прошлом году, верно?
– Юной леди оказалась белокурая женщина средних лет с пышной прической в виде башни.
– Мне кажется, это просто скандал.
– Что именно вы имеете в виду?
– Все.
– Не могли бы вы уточнить?
– А что ещё уточнять, если я говорю обо всем?
– Ладно. Благодарю вас.
– Репортеру явно стало скучно, он понимал, что большая часть его интервью пойдет в корзину ради более подходящего материала, хотя редакторы могут оставить пару коротких кусочков, чтобы смех смягчил мрачность происходящего.
– А вы, сэр, все время находились здесь?
– Привет, Уэнделл. Ничего, если я буду называть вас Уэнделлом?
– Сэр, террористы требуют миллион долларов за освобождение заложников. Как вы думаете, какую позицию должен занять город?
– Я не мэр. Но будь я - упаси Господь - мэром, то управлял бы этим городом получше.
– Мужчина нахмурился, услышав целый хор насмешек и свистков.
– Первое, что я бы сделал - избавился от социального обеспечения. Затем я сделал бы улицы безопасными. Потом уменьшил бы налоги. Потом...
Уэнделл постарался превратить зевок в натянутую улыбку.
Стаффорд Бедрик знал, как умело пользоваться своим популярным лицом и голосом. Он отправлял их вперед, как предвестников своего прибытия, как пучки лазерных лучей своей личности, и они прокладывали ему путь в самый центр событий, в данном случае в штаб полиции на автостоянке. Его свита поспешала следом - вьючные животные, нагруженные камерами, кабелями и акустической аппаратурой.
– Инспектор? Я - Стаффорд Бедрик. Как поживаете?
Начальник окружной полиции повернулся, но его желание ответить грубостью умерло в зародыше, ибо он мгновенно узнал лицо, знакомое ему лучше, чем его собственное. Почти рефлекторно он нашел глазами камеру и улыбнулся.
– Вы, видимо, меня не помните, - начал Бедрик с преувеличенной скромностью, - но мы уже несколько раз встречались. Помните, как хулиганы пытались устроить пожар перед русским консульством? Еще, мне кажется, в тот раз, когда президент выступал с обращением к Объединенным Нациям?
– Да, конечно, - начальник полиции благоразумно убрал с лица улыбку; комиссар полиции выразил бы недовольство таким тесным общением со средствами массовой информации, расценив это как утонченную форму коррупции.
– Боюсь, мистер Бедрик, что в данный момент я очень занят.
– Стаффорд.
– Стаффорд.
– Я понимаю, инспектор, что это не самое подходящее время для интервью... Надеюсь, у нас будет более приятная возможность встретиться в будущем в передаче "Беседы на самом высоком уровне", это моя постоянная передача... Но, может быть, вы сможете сказать несколько слов в подтверждение того, что полиция принимает все меры, чтобы спасти жизни несчастных заложников.
– Мы принимаем все возможные меры.
– Конечно, самый животрепещущий вопрос обсуждается сейчас за несколько миль отсюда в особняке Грейси. Как вы считаете, инспектор, будет в конце концов принято решение заплатить выкуп?
– Это им решать.
– Если бы решать пришлось вам, как офицеру полиции, вы бы заплатили выкуп?
– Я делаю то, что мне приказывают.
– Конечно, дисциплина - важнейший элемент долга. Сэр, не могли бы вы прокомментировать возникший слух о том, что это преступление является результатом деятельности какой-то политической группы - революционного заговора или чего-то в этом роде?
– Я ничего подобного не слышал.
– Инспектор...
– обратился к начальнику полиции водитель в штатском, распахнув дверцу машины.
– Сэр, вас просят на связь, это комиссар.
Начальник полиции округа резко развернулся и направился к машине; Бедрик и его команда следовали за ним по пятам. Он сел в машину, захлопнул дверцу и поднял оконное стекло. Потянувшись к переносному микрофону, начальник полиции заметил прижатый к стеклу объектив телекамеры. Повернувшись к ней широкой спиной, он взглянул на противоположное окно. Там появилась другая телекамера.
Спустя пять минут после сообщения о захвате поезда по радио и телевидению в отделе новостей газеты "Нью-Йорк Таймс" раздался телефонный звонок. Звонил человек, назвавшийся братом Виллиамусом, министром саботажа BRAM - сокращением от "Американского Движения Черных Революционеров". Сочным и звучным голосом, в котором звучала вполне серьезная угроза, министр саботажа заявил:
– Я хотел бы сообщить вам, что захват поезда метро, вы понимаете, о чем я говорю, является актом революционного саботажа BRAM. Вы поняли? Ударив точно, вы же понимаете, и жестоко, ударная бригада BRAM воспользовалась таким способом, чтобы выразить белым угнетателям свою решимость. Цель её заключается в том, чтобы ударить Чарли по его самому больному месту, а именно, по кошельку. Деньги, которые мы получим в результате этой революционной экспроприации, будут использованы для дальнейшего удовлетворения революционных надежд BRAM по отношению к Черному Брату, где бы он не находился, вы понимаете, и дальнейшего освобождения Черного Мужчины. И Женщины. Вы поняли?
Помощник редактора, принимавший телефонный звонок, попросил брата Виллиамуса сообщить дополнительные детали, ещё не известные широкой публике, которые могли бы подтвердить, что его организация действительно ответственна за захват поезда.
– Ты поганец, если я расскажу тебе детали, ты будешь знать столько же, сколько я.
– Но если таких деталей не будет, - сказал помощник редактора, - тогда любой может взять ответственность за преступление на себя.
– Любой другой, кто возьмет ответственность на себя, будет просто засранным лжецом. И нечего болтать о каком-то там преступлении. Это чисто политический и революционный акт, вы же понимаете.