Пенелопа
Шрифт:
— Не выльет, — буркнула Пенелопа, направляясь тем не менее к машине. — Вода, может, и есть, но окно открывать холодно.
В машине было тепло и комфортно, не так, как в «Мерседесе», конечно, но вполне приемлемо.
— Так кто же это был? — снова спросил Армен, теперь уже повернувшись к Пенелопе и испытующе глядя на нее. Как человек наивный, рассчитывая поймать ее на лжи. Ну да, бегающие глаза, дрожащие губы, трясущиеся руки, что там еще?
— Да так, старый приятель, — ответила Пенелопа беспечно.
— И чего он от тебя хотел?
— Ничего особенного. Замуж звал.
— Ну и как? Согласилась?
— Пока нет. Обещала подумать.
Это был один из немногих случаев в жизни Пенелопы, когда она говорила чистую правду, одну только правду и ничего, кроме правды, никаких фантазий, гипербол, даже малюсеньких, незатейливых,
— Понятно. Старый приятель, который забрел на огонек к дяде Манвелу… в этом-то совершенно ничего удивительного нет, человек увидел свет в окошке, ну подумайте, в полном мраке — и вдруг освещенное окно, как не зайти, всякий зайдет!.. забрел, встретил там тебя, а что, и не такое случается, вспомнил, какой прелестной юной девушкой ты когда-то была, ну и, естественно, немедленно предложил руку и сердце. Или предложил подвезти, а уж по дороге решил не останавливаться на достигнутом и…
— Перестань, пожалуйста, — попросила Пенелопа хладнокровно. — Чего ты, собственно, бесишься? Сам ведь уехал, два месяца ни слуху ни духу…
— Ни два ни полтора. Ни дна ни покрышки. Ты что, думаешь, я там отдыхал? На высокогорном климатическом курорте с сероводородными и радоново-озоновыми ваннами плюс лечебный ультрафиолет и мощное психотерапевтическое воздействие водопадов?
— А там есть водопады? — заинтересовалась Пенелопа.
— Бог его знает. Там есть пациенты, это факт. Прочего не видел.
Вот трепло! Не видел. Увы, проверить, так ли это, Пенелопа решительно никакой возможности не имела. Был ли грот, где чернокудрая нимфа, пастушка и воительница, отложившая веретено, иглу, спицы и взявшая в руки АК, гладила под журчание родничка пристроившего голову на ее обтянутых камуфляжем коленях утомленного Эскулапа-Одиссея по высокому-высокому лбу (что греха таить, Армен гораздо ближе к лысине, чем Эдгар-Гарегин, ползучая плешь отвоевывает все новые участки, возвышая его лоб до бесконечности)? Или не было никаких гротов, пещер и водопадов, а где-нибудь в госпитале медсестра в кокетливой косыночке… почему медсестра?.. медсестры!.. две, три, пять медсестер, толстушек и худышек, длинноволосых и со стрижечками, густо накрашенных и с целомудренно не тронутыми макияжем лицами, и все грациозно вытанцовывают, черта с два, неуклюже топчутся вокруг молодого (почти сорок лет старикашечке), симпатичного (помесь Пьеро с Арлекином) холостого доктора, хлещут за его здоровье медицинский спирт, упиваются до положения виз… каких еще виз, Пенелопа, не виз, а риз, откуда это, неужто пьянство священников аж в поговорку вошло?.. неважно, главное, Цирцеи-свинюшки берут тем, что операционные инструменты в их власти… но Армена им не заграбастать, зря стараются — если стараются, может, все это твои фантазии, Пенелопа, ну что ты за ревнивица такая, венецианская мавра… мавра, Мавритания, маврикия, Мавроди, у МММ нет проблем… а у Пенелопы есть. Навалом. Хотя если следовать размеру, надо сказать: у Пенелопы… м-м-м… у Пенелопы нету попы. В рифму. И такое же вранье, ибо есть она у Пенелопы, есть, надо срочно похудеть… впрочем, позвольте! Явился Армен, а Армен чересчур худых не любит, это положительный факт (от слова «положить»). Но он ревнив. Это факт отрицательный. Правда, не настолько ревнив, как хотелось бы.
— А я привез тебе бусы из хризопраза, — сказал вдруг Армен жалобно. — И фотоаппарат купил. Воспользовался просветом в финансовых делах. Был такой.
— Просвет моментальный, как фотография, — вздохнула Пенелопа. — Или момент просветления, фотогеничный, как…
— Как Пенелопа, дочь Генриха Ненумерованного. «Кодак» купил. Правда, китайский. Но «Кодак» есть «Кодак».
— Не скажи, — возразила Пенелопа. — Бойся китайцев, дары приносящих.
— Так это не дар. Сорок долларов выложил. Буду тебя снимать. Сделаю альбом «Пенелопа без К°».
— Давай! — Пенелопа заметно оживилась. — Правильно. Снимешь меня, во-первых, в красной юбке и черной блузке со шнуровкой. Потом в зеленой маечке, которая в виде жилетика, и в шортах… нет, сначала в белой сорочке с белой юбкой, которые ты привез из Америки…
В Америке Армен был весной, ездил по некой гуманитарной линии, гуманитариям, правда, туда путь заказан, зато врачи катаются по ней взад-вперед пачками — не очень толстыми, типа сигаретных, по пятнадцать — двадцать в заход, вот и Армен попал в такую пачку. Приехали в благословенную Аризону, Атабаму, словом, то ли в зону, то ли на БАМ, пришли в больницу (это Армен рассказывал), естественно, не все разом в одно отделение, распределили по двое-трое. Благодать, чистота, лепота, аппаратура — можно тихо помешаться: приборы, агрегаты, диагностеры, компостеры, компьютеры, фу-ты-ну-теры, и стерегут все это великолепие церберы и церберши в белых халатах (может, и зеленых, про халаты Армен пропустил, а Пенелопа уточнять не стала), следят в оба, чтоб смотрели издалека, не дай бог, не коснулись святотатственной рукой какого-нибудь кардиографа или автобиографа, вдруг поломают, разнесут на куски, стащат электроды или тумблеры, просто испортят, наконец. Работенка при компьютере непыльная, приходит, скажем, пациент, у которого по вечерам болит большой палец левой, допустим, ноги. Тот, который при компьютере, набирает: левая нога, боль, вечер, и на дисплее немедленно появляется диагноз: «Боли в большом пальце левой ноги по вечерам». И рекомендации. Отрубить палец топором, а потом двенадцать-двадцать четыре-сорок восемь раз в сутки смазывать поливитаминопенициллингидрокортизонаспиринанальгинвалерьяновой мазью. Непонятно только, при чем тут врачи, посадили б оператора ЭВМ или программиста, и весь сказ. Хотя иногда могут понадобиться и врачи, Армен рассказывал, что кардиохирурги у них классные, ну ясно, у компьютеров рук пока нет, вот отрастят, и капут, перейдет западная медицина целиком в руки — уже не только в переносном, но и в буквальном смысле — компьютеров. Или роботов, ведь компьютер с руками и есть робот. И лишь в отсталых странах типа Армении лечить будут питекантропы вроде Армена — чудные такие штуковины из мяса и костей, непрактично обтянутые маркой белой кожей, глотающие вместо электричества куски животных и растений, с ходулями взамен колес и каким-то еще покрытым мехом круглым выступом наверху, словом, диковина… Ну а в Америке в питекантропах уже и сейчас нужды нет, нечего им в Америке делать, пусть там и шьют фирменные джинсы… Кстати!
— А перво-наперво снимешь меня в джинсах! — воскликнула Пенелопа радостно. — В моих любимых джинсах трубой и кожаной куртке! — воскликнула и увяла, вспомнила, что холод, как она выражалась, песий, в куртке и джинсах еще туда-сюда, но в шортах с майкой перед фотоаппаратом не устоишь, разве что будешь скакать, как кенгуру, но фотоальбом-то задуман не австралийской фауны, а Пенелопы… — Это ты в Карабахе фотоаппарат купил? — спросила она недоверчиво.
— А почему, собственно говоря, в Карабахе нельзя купить фотоаппарат?
— Я думала, там военное положение. Казармы, карточки, трудовая повинность, уверенность в конечной победе…
Армен усмехнулся:
— Что ты подразумеваешь под конечной победой? Взятие Вана или Эрзерума? С Карабахом ведь все ясно, он свободен и независим. Во веки веков.
— Это карабахцы так считают, у азербайджанцев на этот счет наверняка иное мнение.
— Естественно. Нации, Пенелопея, как и люди, живут каждая в своем вымышленном мире и верят, что он настоящий.
— Мой прадед и прабабка были эрзерумские, — сказала Пенелопа задумчиво. — Хотела бы я…
— Завоевать Эрзерум?
— А мамина мама у меня из-под Константинополя.
— Ага. Воистину аппетит приходит во время еды. А из Парижа у тебя никого нет? Пошли б сразу на Париж, чего разбрасываться по мелочам.
— Не говори глупостей, — рассердилась Пенелопа. — Почему обязательно завоевывать? Я имею в виду Эрзерум. В конце концов, и у турков может проснуться совесть.
Армен с сомнением пожал плечами:
— У наций нет совести. Это категория индивидуальная.
— Почему же нет? — обиделась за нации Пенелопа. — Есть и коллективный носитель совести, интеллигенция. Говорят же, интеллигенция — совесть нации.
— Ты что-то путаешь. Я такого не слышал. Вот про КПСС — да. Ну если у наций такая же совесть, как у эпохи!.. Ох, не завидую тем, кто попадется этим нациям под горячую руку… Что касается интеллигенции… На Западе и понятия подобного нет, а у нас интеллигенция если и была, то приказала долго жить. Кончилась интеллигенция. Все перестали читать книги, и это совсем не преходящее явление, как ты собираешься мне возразить. Это навсегда, потому что телевизор дешевле. А интеллигент, в моем понимании, тот, кто читает книги. Я вот себя интеллигентом не считаю, поскольку мне вечно не хватает времени на чтение.