ПЕНРОД-СЫЩИК
Шрифт:
И, круто развернувшись, Марджори побежала домой. Говорят, многие из убеждений, которые мы позже проносим через всю жизнь, закладываются в детстве. Возможно, именно бегству Пенрода человечество обязано тем, что позже Марджори Джонс всегда повторяла: «О, эти мужчины! На них ни в чем нельзя положиться!» Но такое мнение сложится у нее лишь во взрослые годы. Сейчас же поступок Пенрода лишь разогрел ее любопытство, и она принялась ломать голову, как бы с ним встретиться и выяснить отношения.
Впрочем, строить хитроумные планы слишком долго ей не пришлось. Едва вернувшись домой, она узнала, что
– А мне с тобой можно, мама? – скромно потупилась дочь. – Очень не хочется оставаться одной!
Миссис Джонс не имела ничего против, и они вместе отправились к Скофилдам.
Теперь вернемся минут на тридцать назад и проследим, как сложилась судьба нашего героя. Сбежав от Марджори, он свернул в переулок. Там ему предстало зрелище поистине восхитительное, и он остановился полюбоваться. Два плотника сооружали сарай! Сейчас они обстругивали доски. Рубанки шуршали в унисон, и стружки кольцами ложились справа и слева от досок. Наслаждаясь слаженной работой плотников, Пенрод вдыхал запах свежего дерева, и душа его впервые за эту невыносимо тяжелую неделю, исполнилась восторга. Ему вдруг захотелось самому хоть разок провести по доске рубанком, и он чуть подался вперед. Вдруг эти плотники одолжат ненадолго рубанок?
Однако шаг, который сделал Пенрод по направлению к одному из этих трудолюбивых людей, в корне изменил ситуацию. Дотоле радушное лицо плотника внезапно исказилось. Он отложил рубанок и, брезгливо морщась, принялся озираться по сторонам. Затем он вновь принялся за работу, но по судорожным его движениям было легко догадаться, что прежнего удовольствия работа уже не приносит. Не замечал этого один лишь Пенрод. Завороженно следя за стружками, он еще на шаг приблизился к плотникам.
– Может, ты лучше погуляешь где-нибудь в другом месте? – вернул его к действительности тот плотник, который находился поближе.
Очарование было разрушено. Пенрод попробовал попытать счастья в обществе второго плотника. Однако стоило ему повернуть в его сторону, как тот завопил:
– Эй, ты! Не вздумай! Только попробуй ко мне подойти!
– Тебе что, больше деваться некуда? – поддержал первый плотник. – Знаешь, вали-ка отсюда, пока мы тебе не врезали!
Пенрод повернулся и побрел прочь от нелюбезных мастеровых. Герцог сразу почувствовал, что угрозы плотников к нему не относятся, и догонять хозяина не спешил. Вволю отдохнув, он лениво потрусил к дому и поравнялся с Пенродом почти у калитки. Мальчик не обращал на него никакого внимания. Да и могло ли сейчас его радовать общество Герцога? Даже яркое солнце раздражало его. Ему казалось, что оно светит в насмешку.
– Постой-ка! – вдруг услышал Пенрод за спиной.
Обернувшись, Пенрод увидал седовласого господина. Он был очень грязен. Костюм его состоял из какого-то засаленного тряпья. Давно немытое лицо усеивали прыщи. Пенрод повидал на своем веку немало бродяг, однако немедленно понял: ни один из прежних его знакомых такого рода не проявлял столь полного пренебрежения к своему внешнему виду.
– Я вижу, ты добрый мальчик. – тем временем продолжал бродяга. – Ты из таких, которые
Пенрод ответил взглядом, исполненным сострадания. Сердцу его сейчас были близки нужды отверженных всего мира.
– Скажите, как мне помочь вам! – тоном милосердного короля отозвался он.
Вдохновленный таким началом, старик подошел чуть поближе. Это был типичный бродяга. Таких можно встретить в любой части света. Они бывают молодыми и старыми. Одни из них одеты чуть хуже, другие – получше. Иные даже держатся с некоторым шиком и независимостью. Вот только в глазах у них застыло какое-то странное выражение. Словно каждый из этих бродяг отпустил в свое время невинную шутку, за которую его почему-то обидели на всю жизнь.
– Когда-то у меня был такой же сынишка, как ты, – сказал Пенроду бродяга и всхлипнул. – Он рос, пока я не отправился на войну. Останься он жив, ему сейчас сравнялось бы как раз столько, сколько тебе.
Пенрод еще сильнее расчувствовался. Неясность в судьбе сынишки, который почему-то перестал расти с уходом отца на войну, совершенно его не смутила. Впрочем, в двенадцать лет мальчики еще не успевают проникнуться скептицизмом и многое принимают на веру.
– Вот я и хочу у тебя спросить, – перешел к делу бродяга, – не мог бы ты мне принести что-нибудь из одежды папы?
Пенроду очень хотелось помочь несчастному человеку. Если бы речь шла о его собственной одежде, он отдал бы ее, не задумываясь, но распоряжаться одеждой отца…
– Прямо не знаю, – с сомнением покачал Пенрод головой. – Я мог бы, конечно, спросить у папы. Но его сейчас нет дома.
– Ну, тут тебе нечего волноваться, – поспешил успокоить старик. – Я уже видел твоего папу сегодня в городе. Мы очень славно с ним побеседовали, и он разрешил забрать все, что я захочу. Вот так прямо и говорит: «Велишь моему сыну, чтобы вынес тебе мой пиджак и брюки. Он у меня мальчик добрый. Он живо тебе все доставит».
Старик ласково погладил Пенрода по голове и, чуть склонившись к нему, продолжал:
– Вот так, юный мой друг. Вот что мне сказал твой папаша. «Мальчик он, говорит, у меня хороший!» Про это он мог и не добавлять. Я и сам сразу смекнул: душа у тебя просто ангельская. Такой мальчишка нипочем не оставит в беде старого несчастного человека. Вот как увидел тебя, так сразу и по…
Старик внезапно осекся. На его сияющей под солнцем физиономии застыл ужас. Он с шумом втянул в себя воздух, и ужас сменился паникой.
– Что это с тобой такое, сынок? – поспешно отступая, проговорил он.
Мог ли подумать бродяга, что именно эти слова переполнят чашу терпения? Секунду назад мистер Пенрод Скофилд был готов вынести несчастному старику лучший костюм отца. Но роковые слова были произнесены, и незнакомец с замечательными прыщами не мог более рассчитывать возле этой калитки ни на что, кроме ненависти. Несколько мгновений спустя он уже улепетывал с несвойственной его возрасту прытью. Старый бродяга навеки покидал эти места. Вот он уже скрылся за поворотом, а из-за забора Скофилдов все еще продолжали лететь новые и новые комья глины. Продемонстрировав миру, что между двумя отверженными совсем не обязательно возникает привязанность, Пенрод, наконец, успокоился и ушел в сарай.