Пентхаус
Шрифт:
— Два года назад все было иначе, — говорит Таня. — Помнишь?
Я помню. Тогда она затащила Маринку к нам в гости: та наотрез отказывалась праздновать Новый год в интернате — тогда я еще не понимал, почему. От шампанского Маринке стало весело, и она решила расцеловать нас обоих, и это у нее получилось как-то слишком уж волнующе; кажется, тогда-то все и началось, а впрочем, я могу ошибаться.
А прошлый НГ мы с Маринкой встречали в ночном клубе, слишком пафосном, чтобы хоть кто-нибудь обращал на нас внимание. Там был какой-то бредовый диджей-сет, и еще нас облили шампанским.
— Думаешь, она позвонит? — спрашиваю я.
Нет, Маринка не забыла нас. В полпервого от нее приходит сообщение:
Del_Mar: my v klube. Tantsuem. Zdes' odni ruskie. Tseluju krepko, s novym godom!
Танька кладет трубку на стол. Говорит с грустью:
— Это место называется Тосса Дель Мар. Я смотрела на карте. Недалеко от Барселоны.
Я никогда не бывал в Испании. Два года назад мы ездили с Таней на Кипр. Взяли «фольксваген» в аренду и катались по побережью.
Недосказанность висит в воздухе, как сигаретный дым.
Снимает напряжение доктор Литвак. Он это умеет. Он звонит мне на трубку, как всегда доброжелательный, и тихим голосом спрашивает, как дела.
— Все нормально, — откликаюсь я. — Вас также с Новым годом, Михаил Аркадьевич.
— Ой, вы даже и не говорите. Поменьше бы нового, — ответствует он. — Вам, Артем, прежде всего здоровья. Взаимной любви и согласия. Вам и… всем вашим.
— Обязательно передам, — говорю я машинально.
Несколько смс-ок приходит от знакомых, у кого есть мой новый номер. Клиенты мне не пишут. Стараются забыть поскорее. В этом состоит неприятная специфика моей работы.
Я тычу пальцем в дисплей, набирая ответы, когда приходит еще одно сообщение.
George: береги себя, доктор:-) Встретимся в Новом.
Что-то написано на моем лице, потому что Танька смотрит на меня встревоженно.
— Так, один старый приятель, — поясняю я. И поскорей берусь за шампанское.
Свечки расставлены на столе, огоньки дрожат, за окном фейерверки взлетают в небо, шипя и взрываясь, а на земле им вторят автомобильные сигналки. Телевизор показывает беззвучный концерт. Довольно забавно. Если еще выпить, нелепое устройство этого мира перестанет бросаться в глаза.
Так мы и поступаем. Шампанское ударяет в голову. Я оставляю бокал на столе. Поднимаюсь с места, обнимаю Таньку за плечи. Она хмурится. Это — воровство, знаю я. Но, похоже, я считаю законным брать то, что мне уже не принадлежит. Я медленно заваливаю кресло набок. Тени пляшут на стенах, легкая ткань подается, джинсы, лязгнув ремнем, сползают на пол. Серенький попугай хлопает крыльями, шелестит и прищелкивает.
Он не дожил до теплых дней. Как-то вечером, в начале марта, я вернулся домой раньше обычного. Где-то на кухне еле слышно капала вода, и я удивился. Перламутровый свет растекался по стенам. Попугай лежал кверху лапками на полу клетки. Это было некрасиво с его стороны. Я-то думал купить орхидею на восьмое марта — им с Таней. Старик Жако обожал тропические цветы: они напоминали ему детство и родную Африку.
Мы похоронили беднягу в коробке из-под обуви. Что-то кончилось вместе с ним, а может, просто пришла весна.
А потом позвонила Маринка.
Был вечер, светлый и немного грустный, как всегда бывает в конце апреля, когда в воздухе пахнет липкими листьями, воробьи щебечут в кустах, а ты почему-то сидишь дома и думаешь о том, что ты один такой идиот; но тут щелкнул замок, и вошла Таня. На ходу она говорила по телефону, и я слышал, что она волнуется.
— Не делай глупостей, — говорит она в трубку. — И не делай пока никаких заявлений. Все будет хорошо. Поняла?
Молчание. Таня слушает и хмурится. По всей видимости, ей не нравится то, что она слышит.
— Я повторяю, не делай глупостей, — говорит она строго. — Слушайся врачей. Я перезвоню тебе через полчаса. Ты не будешь спать? У вас там сколько времени? Вот как. Ага. Понятно.
Таня смотрит на меня.
— Тебе передает привет Артем. Слышишь? Да. Нет. Да, передам, конечно. Я тебя целую, малыш. Не плачь. До свидания. Как это у вас… adios?
Она вертит трубку в руках. Приглаживает стриженые волосы. Потом говорит мне:
— Наш друг Георгий под подпиской о невыезде. Сидит там, на своей вилле. Маринку увезли в местный госпиталь. Он ее избил до полусмерти. Понимаешь?
Я сжимаю зубы.
— У него крыша съехала, — добавляет Таня. — Он Маринке руку чуть не сломал. Он же маньяк.
Присев на подоконник, я смотрю на улицу. На спортивной площадке, за ржавой решеткой, шляются местные гопники. Парень выкручивает руку девчонке, та со смехом отмахивается. Все как обычно.
— Нужно будет заказать билеты, — говорю я. — Я займусь.
Таня подходит ближе. Проводит длинными пальцами по моей щеке — чисто выбритой:
— Знаешь, Тёмсон… я почему-то боялась, что ты не согласишься.
Я пожимаю плечами.
— Я думала, ты ее больше не любишь, — произносит наконец Таня.
Не знаю. Я до сих пор не знаю, смогу ли я любить кого-нибудь больше.
Во дворе ситуация изменилась. Гопники уселись на лавочку и принялись пить пиво. Девочка что-то говорит мальчику на ухо, тот смеется. Я вспоминаю — когда-то давно, одним жарким вечером в моей машине, мы так же сидели и обнимались.
Мгновение спустя к нашей машине подкатила милицейская «семерка» с синими мигалками, и с тех самых пор все пошло вкривь и вкось, — но тогда она сказала мне: