Пепел и проклятый звездой король
Шрифт:
И он тоже не отставал: каждый толчок был терпеливым, глубоким и тщательным, словно он хотел запечатлеть все это в памяти — мою кожу, мое тело и то, каково это — быть внутри меня.
Откуда я знаю, что он именно так и делает?
Может быть, потому, что я делала то же самое. Запечатлеваю его в памяти. Чтобы каждое его движение, каждый вздох, каждый звук были запечатлены в моей душе. Я хотела поймать его, как дождевую воду. Я хотела смаковать его, как кровь. Я хотела, чтобы он открыл меня и затронул все, что я прятала от мира. Как может быть так много удовольствия
Я двигала бедрами вместе с ним, получая медленное удовольствие от каждого толчка его члена, захлебываясь от его дыхания, сбивающегося на фоне наших поцелуев при каждом движении, при каждом сокращении моих мышц.
Медленный огонь разгорался и разгорался, превращаясь в нечто всепоглощающее, поглощающее нас обоих. Но никогда не выходил из-под контроля. И никогда не вызывал ужаса.
Мои выдохи превратились в стоны, сопровождаемые его стонами, поглощенные в дыхании друг друга. Я не отпускала его, даже когда наш темп ускорился, даже когда дыхание в поцелуях стало неуклюжим и отчаянным.
Я хотела ощутить всем телом, когда он кончит, почувствовать, как напрягаются его мышцы, прижать его к себе в эти последние мгновения.
Он глубоко и сильно вошел в меня. Богиня, я хотела большего. Мне нужно было больше. И в то же время я не хотела, чтобы этот момент заканчивался.
Потребность сказать ему что-то, все — Матерь, я даже не знала что, только то, что это было так велико, так важно, так непреодолимо — поднималась в моем горле.
Но я не могла выразить словами то, что чувствовала.
— Райн, — выдохнула я, прижавшись к его губам, — вопрос, ответ, мольба.
Потому что это имя означало все это, не так ли? Райн. Мое падение и мой самый ценный союзник. Моя слабость и моя сила. Мой худший враг и величайшая любовь, которую я когда-либо знала.
Все это в одном имени. В одном мужчине. Одна душа, которую я знала так же хорошо, как свою собственную, такую же запутанную, такую же несовершенную.
Удовольствие нарастало, разгоралось в том месте, где мы были связаны.
Я хотела чувствовать его везде. Отдать ему все.
— Райн, — простонала я, даже не понимая, о чем прошу.
— Я знаю, принцесса, — прошептал он. — Я знаю.
И как только я поняла, что мы оба спешим к пропасти, он прервал наш поцелуй и отстранился.
Я издала слабый звук протеста и начала двигаться за ним, желая ощутить его вкус в момент кульминации.
— Позволь мне посмотреть на тебя, — прошептал он хриплым голосом. — Пожалуйста. В последний раз.
И Матерь, как он это сказал. Как будто это было единственное, чего он хотел от своей жизни, прежде чем лишиться ее.
Я не смогла бы отказать ему, даже если бы захотела, потому что тогда он потянулся вниз и развел мои бедра шире, открывая меня еще больше для последнего толчка, касаясь самых глубоких частей меня.
Моя спина выгнулась дугой, прижимаясь к его груди. Я не хотела кричать, но неконтролируемый звук все равно вырвался из меня. Я впилась ногтями в его плечо, сжимая его в волне наслаждения, сжимая его так, что я чувствовала, как он тоже напрягается,
Но даже когда мы растворялись друг в друге, никто из нас не закрывал глаза. Мы смотрели друг на друга, не отрывая взгляда, обнажая самые уязвимые места нашего удовольствия.
Он был так красив. Губы приоткрылись, глаза были настороженными, его внимание полностью сосредоточено на мне. Каждый уголок его лица, каждый шрам, каждый недостаток.
Идеально.
Волна наслаждения схлынула, а вместе с ней и напряжение наших мышц. Райн слез с меня, и я легко устроилась в его руках, окруженная ритмом его дыхания.
Мы не говорили. Больше нечего было сказать. Я поцеловала шрам на его лбу, и перевернутое «V» на его щеке, и, наконец, его губы, а затем устроилась обратно в его объятиях, приветствуя наше последнее забвение.
Глава
64
Райн
Орайя и я лежали вместе долгое время, глаза закрыты, но ни один из нас не спал. Мне было интересно, знала ли она, что я всегда знал, когда она не спала. Я знал, когда она была в комнате рядом со мной, и, конечно, я знал это сейчас, с ее обнаженным телом у меня на руках и моими объятиями вокруг нее, чувствуя ритм ее дыхания у своей груди.
Может быть, кто-то посчитал бы расточительством просто лежать вот так, в часы, предшествующие нашей возможной смерти. Черт, в прошлый раз, когда я столкнулся со смертью вместе с Орайей, я хотел провести каждый бессонный миг этого дня внутри нее, прокладывая путь через список удовольствий.
Но это… это было другое.
Мне не нужно было больше плотских стонов. Я хотел всего остального. Как она дышит. Как она пахнет. Точное расположение ее темных ресниц на щеках.
Почувствовать каково это — просто быть рядом с ней.
Может быть, именно поэтому, несмотря на все, что нам предстояло пережить с наступлением ночи, я был рад, что так и не заснул, даже когда Орайя наконец-то погрузилась в легкий, прерывистый сон.
Вместо этого я наблюдал за ней.
Перед окончанием Кеджари, двести лет назад, я лежал рядом с Нессанин в бессонный день, не похожий на этот. Это было за несколько часов до того, как Винсент выиграл последнее испытание, убил Некулая и окунул мою жизнь и Дом Ночи в хаос. За несколько часов до того, как я умолял Нессанин сбежать со мной, а она отказалась.
В тот день я смотрел, как она спит, и был так уверен, что люблю ее. То, что я любил ее, было, в сущности, единственным, в чем я был уверен.
Мне отчаянно хотелось иметь что-то, что можно было бы любить. О ком-то заботиться, когда на себя мне было наплевать.
Но так мало это имело отношения к ней. Любить Нессанин никогда не было страшно. Это был механизм выживания.
Любить Орайю было страшно.
Это требовало от меня видеть то, что я не хотел видеть. Столкнуться лицом к лицу с тем, с чем я не хотел сталкиваться. Позволить другой душе видеть те части себя, которые я даже не хотел признавать.