Пепел Вавилона
Шрифт:
Наоми посмотрела на него и подняла бровь.
— Почему?
— Потому что, если мы поступим так с Бобби, то придется и со всеми остальными, кого принимаем на борт.
— То есть с Клариссой?
— Мне не хочется делать Клариссу совладелицей «Роси». Просто... Она здесь, ну ладно, пускай. Мне всё равно неспокойно, но я могу это пережить. И я хочу взять Бобби в команду, но просто... просто не могу. Не могу согласиться с тем, чтобы Кларисса когда-нибудь назвала мой корабль домом. Одно дело — позволить ей здесь находиться, а другое — сделать вид,
— Никакого прощения? — спросила Наоми, наполовину с подтруниванием, наполовину всерьез.
— Море прощения. Океан прощения. Но есть определенные пределы.
Кар свернул влево и остановился. Жужжание постепенно затихло. У порога ждал отец Антон, улыбаясь и кивая, когда они вышли и двинулись вперед широкими прыжками. Жилье у родителей Холдена было получше, чем у большинства остальных. Квартира оказалась тесноватой, но отдельной. Его матерям и отцам не пришлось делить жилье с другой семьей. В воздухе пахло желтым карри мамы Тамары. Отец Том и отец Сесар стояли в дверях одной из спален, обнимая друг друга за талию. Отец Димитрий прислонился к подлокотнику старого дивана, а мама Элиза и мама Тамара появились из кухни. Отец Джозеф и мама Софи сидели на кушетке, между ними стояла доска с магнитными шахматами, рядом валялись выбывшие из игры фигуры. Все улыбались, включая Холдена, хотя и непроизвольно.
Ведь это снова прощание. Когда Холден собирался отслужить свой печальный срок на флоте, тоже происходило нечто похожее. Прощание, чье скрытое значение никто до конца не понимал. Может, он вернется через пару недель. А может, и никогда. Может, они будут жить на Луне, а может, переберутся на L-4. Или случится что-то еще. Без фермы и десятилетий привычной жизни, связывающих их вместе, возможно, они вообще разойдутся. И Холдена затопил океан печали, он с трудом этого не показал, снова ограждая родителей от неприятных эмоций. Как и они ограждали его.
Они обнялись — сначала по очереди, а потом группами. Мама Элиза взяла Наоми за руку и велела беречь своего мальчика. Наоми торжественно поклялась сделать всё, что в ее силах. Возможно, Холден в последний раз видел всех родителей вместе, и он был рад, что здесь и Наоми, рад ровно до того момента, когда отец Сесар начал прощаться.
Кожа Сесара была сморщенная, как у черепахи, и темная, как свежевспаханная земля. Когда он взял Холдена за руку, в его глазах выступили слезы.
— Молодец, малыш. Мы все тобой гордимся.
— Спасибо, — сказал Холден.
— Ты же задашь жару гребаным доходягам, да?
Стоящая за левым плечом Сесара Наоми застыла. Теплая и радостная улыбка превратилась в просто вежливую. Холден чувствовал себя так, словно его ударили под дых. Но Сесар, похоже, даже не понял, что сказал гадость. Холден оказался в ловушке — то ли попросить отца извиниться, то ли сохранить впечатления от последней встречи. Разговаривающая с мамой Тамарой Наоми дернула головой и сбросила волосы на глаза.
Вот дерьмо!
— Понимаешь, — сказал Холден, — так...
— Так он и сделает, — вклинилась Наоми. — Можете на него рассчитывать.
В ее темных глазах сверкнула решимость. «Не усложняй всё еще больше», — было ясно написано во взгляде. Холден улыбнулся, еще раз обнял отца Сесара и отступил к двери, к кару, к «Росинанту». Все восемь родителей столпились в двери, чтобы его проводить. Он ощущал, что они там, даже когда кар повернул за угол и начал подниматься к докам. Наоми сидела молча. Холден вздохнул.
— Ладно, — сказал он. — Теперь я понимаю, почему ты не хотела идти. Прости за...
— Не надо. Давай не будем.
— Мне кажется, ты заслужила извинений.
Она изменила позу и посмотрела прямо на него.
— Извиниться должен был твой отец. Один из отцов. Но я решила снять его с крючка.
— Ну ладно.
Кар свернул вправо. Мужчина с густой бородой отскочил с дороги.
— Я хотел тебя защитить, — сказал Холден.
— Я знаю.
— Я просто... Просто должен был.
— Я знаю. И тогда из-за меня всё пошло бы наперекосяк, все из кожи вон бы лезли, чтобы объяснить, как они уважают астеров и что он не имел в виду меня. А ты их сын, и они тебя любят. И любят друг друга. И кто бы что ни сказал, виноватой всё равно оказалась бы я.
— Да, — согласился Холден. — Но тогда я не чувствовал бы себя так хреново. А мне хреново.
— Придется нести этот крест, милый, — устало произнесла Наоми.
В доке команда Фреда Джонсона загружала последние припасы через грузовой шлюз. Новые углесиликатные панели корпуса на бортах «Росинанта» выглядели шрамами. Высадив пассажиров, кар попыхтел и посвистел дальше. Холден секунду помедлил, рассматривая корабль. На сердце было неспокойно.
— Что? — спросила Наоми.
— Ничего, — ответил Холден и добавил мгновение спустя: — Было время, когда я считал, что мир устроен просто. По крайней мере, кое-что в мире.
— Он не имел в виду меня. Правда. Потому что я для него — человек, а доходяги и астеры... они не люди. У меня были друзья на «Пелле». Настоящие друзья. Люди, вместе с которыми я выросла. Люди, которые мне небезразличны. Люди, которых я любила. Они в точности такие же. Они убивали не людей, они убивали землян. Марсиан. Пыльников. Обрубков.
— Обрубков?
— Ага.
— Не слышал такого.
Наоми взяла его за руку и придвинулась ближе, прижавшись подбородком к его груди.
— Это считается грубым словом.
Холден прижался к ней, насколько позволяла слабая гравитация. Он почувствовал тепло ее тела. Почувствовал, как она дышит.
— Мы не люди, — сказал он. — Мы просто истории, которые о нас рассказывают. Астеры — безумные террористы. Земляне — ленивые обжоры. Марсиане — винтики в большой машине.
— Мужчины — бойцы, — откликнулась Наоми и мрачно добавила: — Женщины — матери, они милые и сидят дома с детьми. Так было всегда. Мы всегда судим людей по историям о них, а не по тому, какие они на самом деле.